Павел Милюков - История второй русской революции. С предисловием и послесловием Николая Старикова
Однако перевес на съезде принадлежал не сторонникам коалиции и не сторонникам открытой борьбы, а сторонникам «общенародного единения буржуазии и пролетариата на общей платформе демократической республики». Эту среднюю линию защищал И. Г. Церетели, не договаривая до конца аргументов Стеклова и подчеркивая лояльность Временного правительства, «не ответственного» за те круги, которые «натравливают на Советы рабочих и солдатских депутатов», и не идущего по пути «контрреволюции», на который эти круги его «толкают». Существо дела осталось во всяком случае то же. «Революционная демократия» за один месяц еще не успела почувствовать «почву под ногами», и худой мир для нее был предпочтительнее доброй ссоры. Худой мир устраивал и поддерживал И. Г. Церетели, но единомышленники Каменева не могли на него жаловаться, ибо «за спиной» правительства и Совета они совершенно свободно делали то самое дело, которое принципиально признавали нужным, хотя и отшатывались еще от его практических последствий.
2. «Революционная демократия» переходит в наступление
Агитация большевиков против войны. В чем состояла закулисная революционная работа «за спиной» правительства и Совета? Русская революция еще не начиналась, а главный лозунг закулисных сил, ее двигавших, уже был провозглашен. Та демонстрация рабочих, которая готовилась на 14 февраля – день возобновления сессии Государственной думы, должна была выразить протест против войны. Именно для этой цели какие-то люди, именовавшие себя членами Государственной думы (и, конечно, не имевшие ничего общего с членами думских социалистических партий), раздавали оружие рабочим. Не только П. Н. Милюков протестовал тогда против «дурных и опасных советов, исходящих из самого темного источника», но и члены рабочей группы при военно-промышленном комитете, уцелевшие от ареста их Протопоповым, заявляли: «Интересы рабочего класса зовут вас к станкам (то есть к помощи войне)». Роль «темных источников» в перевороте 27 февраля, как мы уже говорили, совершенно неясна, но, судя по всему последующему, отрицать ее трудно. И уже в это первое время она совпадает с ролью «большевиков». Среди них действовал тогда провокатор Черномазов, не разоблаченный еще редактор прежней «Правды». Лозунг большевиков был провозглашен в манифесте, напечатанном уже на другой день после начала революции, в № 1 «Известий Петроградского Совета рабочих депутатов». «Немедленная и неотложная задача временного революционного правительства, – говорилось тут, – войти в сношение с пролетариатом воюющих стран для революционной борьбы народов всех стран против своих угнетателей и поработителей, против царских правительств и капиталистическихклик и немедленного прекращения кровавой человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам». Это точная формула Циммервальда, не имеющая, очевидно, ничего общего с той платформой «демократической республики», при помощи которой И. Г. Церетели хотел объединить «буржуазию» с «пролетариатом». Но источник этой идеологии и все ее последствия, развернувшиеся в дальнейшем, очевидно, были неясны для официального лидера «революционной демократии». И он добросовестно сделал себя и руководимое им большинство Совета той ступенькой, по которой большевики пробрались к влиянию и к власти, совершив предварительно все то дело разрушения, которое, по их теории, должно было предшествовать их полному торжеству.
Уже на второй день революции под влиянием большевиков в заголовке советского органа «Известий» было прибавлено к слову «рабочих» также и слово «солдатских» депутатов. В то же время появилась прокламация к солдатам, подписанная, между прочим, и партией социал-революционеров, хотя через день конференция социал-революционеров резко осудила эту прокламацию как «крайне неудачно составленную, вселяющую в народные массы взаимное недоверие и рознь, к тому же изданную без ведома правомочных партийных учреждений». Прокламация была «проникнута озлоблением против офицеров, огульно без исключения». Вслед за социал-революционерами эту прокламацию осудил и Чхеидзе как «провокационный листок, натравливающий солдат на офицеров и подписанный именем социал-демократической организации». Наконец, как-то со стороны и врасплох Временному комитету Государственной думы поздно вечером 1 марта был подсунут и текст знаменитого приказа № 1. «Неизвестный» полковнику Энгельгардту член Совета рабочих и солдатских депутатов в военной форме «предложил ему написать приказ об отношении солдат и офицеров». На отказ Энгельгардта он ответил: «Тем лучше, напишем сами». Действительно, содержание приказа № 1 было предложено тогда же, 1 марта, Совету рабочих депутатов «товарищем Максимом» (известный сотрудник «Дня» С. А. Кливанский) в следующих четырех пунктах: «1) предложить солдатам не выдавать оружия никому; 2) немедленно избрать представителей в Совет; 3) предложить товарищам солдатам подчиняться при своих политических выступлениях только Совету рабочих и солдатских депутатов; 4) подчиняясь на фронте офицерам, вместе с тем считать их вне фронта равноправными гражданами». Приказ № 1 к этому прибавил лишь приглашение немедленно выбрать везде «комитеты» и доводить до их сведения обо «всех недоразумениях между офицерами и солдатами», отменить отдание чести и титулование; фактически это привело вопреки разъяснению Исполнительного Комитета Совета от 5 марта к повсеместному выбору офицеров Советами. Нужно прибавить, что 4 марта было решено расклеить по улицам заявление Керенского и Чхеидзе, что приказ № 1 «не исходит от Совета рабочих депутатов», а 7 марта центральный комитет партии народной свободы постановил «довести до сведения Совета, что, обсудив полученные им сведения о чрезвычайной смуте и ряде бедственных происшествий в армии и во флоте, произведенных приказом № 1, изданным Советом рабочих и солдатских депутатов, комитет признал своим гражданским долгом обратиться к Совету с заявлением о необходимости полной и ясной отмены этого приказа во имя сохранения нашей боевой силы, без чего немыслимо успешное доведение войны до конца». Однако ни заявление Керенского и Чхеидзе не появилось в «Известиях», ни полной и ясной отмены приказа не состоялось, несмотря на воззвание Скобелева и Гучкова о пагубности розни между офицерами и солдатами и о том, что приказы № 1 и 2 относятся только к войскам Петроградского гарнизона[2].
Меры большевиков и агентов к разложению армии. Воздействие их через Совет и «контактную комиссию» на правительство. Какую роль играло в этом плане разложение армии, видно из сообщения Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева (1 апреля): «Ряд перебежчиков показывает, что германцы и австрийцы надеются, что различные организации внутри России, мешающие в настоящее время работе Временного правительства, внесут анархию в страну и деморализуют русскую армию». Из напечатанных в начале 1918 г. документов известно, что уже с самого начала войны воздействие на русскую армию было прямо организовано нашими противниками при содействии русских эмигрантов-«пораженцев».
Органом пропаганды большевиков явилась «Правда», рассылавшаяся так же, как «Окопная правда», сразу в громадном количестве экземпляров. О характере пропаганды «Правды» дадут понятие следующие цитаты из первых же ее номеров: «Буржуазные партии уже теперь стремятся ввести революцию в умеренное русло – организуют офицеров, призывают солдат к подчинению» (№ 1); «“Петербургский комитет” постановил предложить Совету рабочих и солдатских депутатов принять меры “к свободному доступу на фронт и в ближайший его тыл для преобразования фронта” “наших партийных агитаторов”, которые должны были обращаться “с призывом к братанию на фронте”» (№ 3); Бюро ЦК предписывало тогда же, в начале марта, «широкое и систематическое братанье солдат воюющих народов в траншеях» (№ 5). Первыми опорными точками и базами для всей дальнейшей деятельности большевиков явились более доступные к воздействию из-за границы места: Гельсингфорс и Кронштадт. Там произошли и первые открытые выступления вооруженной силы против Временного правительства.
Однако большевистская пропаганда далеко не сразу проникла на фронт. Первый месяц или полтора после революции армия оставалась здоровой. Не пропуская явных агитаторов, командный состав добросовестно старался пойти навстречу требованиям нового строя и установить нормальные отношения между офицерами и солдатами. 13 марта в Петрограде состоялось первое заседание членов комитета объединенных офицерских депутатов с Исполнительным Комитетом Совета рабочих и солдатских депутатов, принявшее при общем энтузиазме, поцелуях и слезах следующую резолюцию: «Выслушав объяснение Исполнительного Комитета Совета офицерских депутатов гарнизона Петрограда и окрестностей и Балтийского флота, объединяющего около 20 000 офицеров, собрание заявляет об установлении прочного братского единения между офицерами и солдатами, к чему призывает всю русскую армию. В основу этого единения собрание призывает положить взаимное уважение в каждом солдате и каждом офицере чувства чести и человеческого достоинства и общее стремление стоять на страже свободы». На фронте с энтузиазмом встречались члены Государственной думы, посланные туда для объяснения войскам начал совершившегося переворота. Депутации, в бесчисленном количестве приходившие с фронта и направлявшиеся сперва в Таврический дворец, а потом после перехода Временного правительства в Мариинский, неизменно выражали доверие Временному правительству и готовность поддержать его против всяких попыток восстановления старого строя. Скоро к этим темам присоединилась новая: опасение «двоевластия» и борьбы между правительством и Советом рабочих депутатов. Депутации зачастую убеждали Совет не мешать правительству в его работе по подготовке Учредительного собрания и предлагали правительству свою поддержку против всех попыток влиять на него извне. Высказывалась и готовность вести войну до победного конца. Но очень скоро к этому стали присоединяться заявления об усталости армии. Энтузиазм, вызванный в войсках введением нового строя, выражался многочисленными пожертвованиями георгиевских крестов и других ценных вещей.
