Гэри Лахман - В поисках П. Д. Успенского. Гений в тени Гурджиева
64
Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. С. 277.
65
Там же. С. 280.
66
Судя по описанию других опытов с наркотиками, использование Успенским понятия «иероглиф» указывает на то, что помимо веселящего газа он с большой вероятностью использовал гашиш. В своем эссе «Психология гашиша», написанном примерно тогда же, когда Успенский проводил свои эксперименты, маг Алистер Кроули использует слово «иероглиф» в подозрительно похожем контексте. Вдыхание веселящего газа вызывало своего рода метафизические прозрения и поток ассоциаций, которые Успенский мучительно пытается описать, а гашиш – который Успенский, скорее всего, ел – вызывает поток фантазий, напоминающий сновидения, полные выразительных и крайне символичных образов.
67
Успенский говорит, что «был тогда очень молод» и «очень подавлен» смертью. Сначала я подумал, что он говорит о смерти своего отца или деда, но описание его мыслей в то время заставляет полагать, что он был несколько старше, чем когда они умирали. Мы знаем, что Успенский был очень развитым ребенком, но мысли, которые он описывает, все равно кажутся мне несвойственными четырехлетнему ребенку. См. «Новая модель Вселенной». С. 299–300.
68
При чтении рассказа Успенского мне сначала показалось, что он говорит о своем друге Щербакове, но даты не сходились. Теперь я считаю, что он мог говорить о своей сестре – особенно исходя из того, что несколько раз повторяется важность «последних лет» человека, а как мы знаем, сестра Успенского провела последние годы жизни в тюрьме. Также понятно, что хотя Успенский явно мало что мог поделать, но все равно испытывал огромное чувство вины и ответственности по поводу нее. Ощущение, что мы недостаточно делали для умершего близкого человека, – распространенная человеческая черта. Для человека с таким сильным чувством важности и необратимости прошлого, как у Успенского, и таким же сильным желанием его изменить знание, что его сестра умерла в руках пленителей, должно было быть глубоко печальным. Циник может сказать, что «откровение» Успенского, будто мы «не более ответственны за события жизней других, чем за черты их лиц», было всего лишь способом приглушить вину. Может, и так. Я предпочитаю думать, что охваченный скорбью и опечаленный человек нашел немного облегчения в том, что признал один из основных законов жизни. В описании Успенского нет ничего, что предполагало бы, что он легко принял это откровение. Напротив, создается впечатление, что понадобилась определенная сила, чтобы его принять. См. «Новая модель Вселенной». С. 299–300.
69
Ouspensky P. D. Talks with the Devil. С. 110–111.
70
Ouspensky P. D. Tertium Organum. С. 137.
71
Ouspensky P. D. Strange Life of Ivan Osokin. С. 138.
72
Краткое описание влияния Сведенборга на Бодлера, а также многих других поэтов и писателей см. мои главы о нем: «The Dedalus Book of the Occult: A Dark Muse» (L.: Dedalus, 2003).
73
В своем magnum opus «Вездесущее происхождение» немецкий философ Жан Гебсер (1905–1973) утверждает, что человечество пережило четыре «структуры сознания» и, с начала XX века, вступило в процесс вхождения в пятую структуру, которая охватит четыре предыдущие. В центре этой новой структуры сознания лежит превосхождение «перспективных» характеристик восприятия текущей, рассеивающейся «ментально-рациональной» структуры. Гебсер находит доказательства этой перемены во многих культурных феноменах, особенно в кубистской живописи начала XX века. Однако представления Хинтона о гиперпространстве предшествуют кубизму более чем на двадцать лет. Подробнее о «аперспективном сознании» см. мои главы о Гебсере в «Тайной истории сознания».
74
Некоторые утверждают, что физика частиц, которая изучает невообразимо маленькие объекты, такие как кварки, лептоны и прочие, наверняка занимается исследованием «невидимого». Однако эти и другие элементарные частицы можно наблюдать с помощью научных приборов, которые используют физики, поэтому они видимы (измеримы).
75
Kaku М. Hyperspace. Oxford: Oxford Univercity Press, 1995. С. 65–67.
76
Ouspensky P. D. Tertium Organum. С. 166.
77
Там же. С. 257.
78
Там же. С. 138.
79
Там же. С. 142.
80
Там же. С. 132.
81
Там же. С. 133.
82
Там же.
83
Ouspensky P. D. Tertium Organum. С. 193.
84
Там же. С. 286.
85
Беспокойство Успенского из-за неадекватности языка ставит его в один ряд с несколькими писателями, поэтами и философами, столкнувшимися в начале XX века с явлением, в котором увидели «кризис языка». Возможно, наиболее известный из них – австрийский философ Людвиг Витгенштейн, выдвинувший знаменитое утверждение «о том, о чем мы не можем сказать, следует молчать», выражавшее для Витгенштейна все важное. Другие мыслители, которых занимала растущая неспособность языка передавать сложность опыта: Карл Краус, Роберт Музиль, Герман Брох, Морис Метерлинк и Гуго фон Гофмансталь, – все они в той или иной мере изучали разные аспекты мистицизма. Для того чтобы хорошо познакомиться с этим важным периодом западной мысли, см. «Язык и молчание» (1970) и «Экстратерриториальное» (1976) Джорджа Стайнера.
86
Разумеется, русский авангард состоял не только из модернистов, подверженных влиянию оккультных идей. Василий Кандинский, который считается первым живописцем-абстракционистом, был последователем Рудольфа Штейнера. Пит Мондриан, известный своими геометрическими холстами, был теософом. Музыканты тоже настраивались на мистические вибрации. Композитор-теософ Александр Скрябин мечтал об огромном «абсолютном произведении искусства», которое исполнялось бы в индийском храме. Помимо музыки, оно включало бы благовония и странный инструмент, который он называл «цветовым органом», клавиатуру, которая включала цветные огни, связанные с разными нотами, – пример феномена синестезии. Арнольд Шёнберг, отец атональной музыки, был последователем Эммануила Сведенборга. Я уже упоминал влияние Рудольфа Штейнера на писателя Андрея Белого. Подробнее о связи между оккультным, мистическим и современной культурой см. мою «Дедалову книгу оккультизма».
87
Возникает один вопрос: как много читателей «Tertium Organum» знали, что центральным источником вдохновения для работы стали эксперименты Успенского с наркотиками? В первом английском переводе, основанном на втором русском издании 1916 года, Успенский замечает, что описания мистических опытов, стимулируемых наркотиками, будут включены в его будущую книгу «Мудрость богов» (оригинальное название «Новой модели Вселенной»). Однако его ссылки в «Tertium Organum» на собственное участие в подобных экспериментах неочевидны. Так же, как знает любой читатель, обладающий хотя бы поверхностными познаниями в вопросе психоактивных веществ, ни веселящий газ, ни гашиш не являются наркотиками. «Tertium Organum» – книга с интересной историей издания, и подобно другим работам Успенского, подвергалась нескольким переработкам. В последующих английских изданиях убраны отсылки и к «Мудрости богов», и к описаниям опыта с наркотиками. Возможно, Успенский убрал эти отсылки, потому что отказался от идеи издавать «Мудрость богов», или потому, что сменил ее название, или потому, что решил не акцентировать внимание на своих экспериментах с наркотиками. Успенский редактировал второе американское издание «Tertium Organum» в начале 20-х годов; к тому времени распространялось антинаркотическое мышление, которое приведет к драконовским законам Эслингера, запрещающим даже такие естественные вещества, как марихуана. Успенский всегда проявлял чувствительность к властям – последствия жизни при царе и большевиках – так что, возможно, он хотел предотвратить возможность нарушения.
88
Книга Анны Бутковской-Хьюит (Anna Butkovsky-Hewitt) «With Gurdjieff in St. Peterburg and Paris» (L.: Routledge & Kegan Paul, 1978) была написана, когда ей было за девяносто, что может объяснять ошибки в датах. Она указывает, что первая встреча с Успенским произошла в 1916 году, но контекст разговора предполагает более раннюю дату, скорее всего, 1912 год. Следуя за Джеймсом Муром (James Moor) в «Gurdjieff: The Anatomy of a Myth» (Shaftesbury: Element, 1991) и Уильямом Патриком Паттерсоном, я принимаю год ее встречи с Успенским как 1912-й.
89
Butkovsky-Hewitt А. With Gurjieff in St. Petersburg and Paris. С. 18.
90
Там же. С. 18–19.
91
Несомненно, Успенский был не единственным, кто питал романтические представления об Индии и Востоке. Идея, что на Востоке хранится обещание мудрости, неведомой на Западе, имеет давнюю традицию, и во времена Успенского такие фигуры, как мадам Блаватская и Эдвард Карпентер, отправлялись путешествовать на Восток в качестве практически необходимого элемента для личного духовного развития. В числе других, отваживавшихся выбраться на Восток, были граф Герман Кейзерлинг, чьи «Дорожные дневники философа» (1916) стали бестселлером, и писатель Герман Гессе, у которого заимствует фразу для названия романа «Путешествие на Восток». Как ни странно, хотя он путешествовал на Цейлон и Суматру в 1911 году – за два года до Успенского – Гессе так и не добрался до Индии, и его описание путешествий позволяет предположить, что опыт был для него неприятным. Описание неудачного путешествия Гессе на Восток см.: Ральф Фридман, «Герман Гессе: пилигрим кризиса» (1979). Гессе, как и Успенский, обнаружил, что Индия его воображения вдохновляет его намного больше, чем реальное путешествие на Восток. Любопытно, что оба писателя следовали похожими маршрутами: оба говорят о визите в священный Храм Зуба в Канди. В отличие от легкости воздушных перелетов наших дней и практически мгновенного общения через Интернет, путешествия в начале XX века были своего рода инициациями, часто сочетавшими неудобства с определенной опасностью. Они полностью отрывали человека от привычной рутины. Попасть из Санкт-Петербурга в Индию было непросто, и одно это, не говоря уже о ярких наблюдениях Успенского, сделало бы его популярным авторитетом по мистическим путям Востока.
