Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699 - Михаил Михайлович Богословский
В этот же день должен был подвергнуться пытке племянник Васьки Тумы стрелец сборного полка Головнина Андрюшка Сергеев Фуфай, но он сделал покушение на самоубийство, как гласит имеющаяся в записи этого розыска отметка: «Васки Тумы племянник Андрюшка Сергеев Фуфай не пытан для того, что, сидя в санях (когда его привезли в Преображенское), сам себя порезал в брюхо». Как объявил находившийся при нем у саней на карауле служка Симонова монастыря Федька Петров, Андрюшка взял нож у монастырского крестьянина Нефедьки, который, дав ему нож, скрылся[995].
23 января, кроме главного застенка князя Ф. Ю. Ромодановского, следствие производилось, судя по записям, еще в шести застенках[996]. Всего пытано было в этих шести застенках 37 стрельцов, по 6 человек в каждом, только в застенке князя В. Д. Долгорукого — 7; из них 28 человек сборного полка Петра Головнина.
Головнинцы рассказывали о своем побеге, предпринятом из-за хлебной скудости, но совершенно отрицали всякие бунтовщические намерения и знакомство с Васькой Тумой. «Из Лук Великих посланы они были в Брянск, — показывал в розыске у окольничего И. И. Головина стрелец Мишка Якимов, — и, недошед Брянска в Ржевском уезде, отстав от того полку, пришли к Москве от бедности своей бить челом великому государю о жалованье и явились в Стрелецком приказе на третьей неделе Великого поста и были в доме своем дни с два и с иными стрельцами человек с шестьдесят посланы с Москвы по-прежнему в Брянск и были под Таванью. А как-де он, Мишка, в Великий пост был на Москве, и в то-де число Афанасьева полку Чубарова стрельца Васки Тумы и товарищев его иных полкою стрельцов, которые были на Луках и к бунту писем у них не видал и его, Васки Тумы, он, Мишка, не знал»[997]. Это случайно нами взятое показание Мишки Якимова типично и для всех головнинцев в их допросах 23 января.
25 января по 9 застенкам были пытаны 74 стрельца, в том числе преимущественно, если можно так выразиться, унтер-офицерский состав, именно: 4 пятидесятника Иванова полка Черного и 68 десятников четырех бунтовавших под Воскресенским монастырем полков, розданные по 8 человек на застенок. Сравнивая эти цифры с цифрами розданных по каждому застенку в осенних розысках, можно видеть, что количество стрельцов в каждом застенке было меньше; из этого, впрочем, не следует, чтобы работа производилась интенсивнее. По крайней мере, записи этого розыска гораздо суммарнее записей предыдущих. Бросается в глаза еще более упорное запирательство этих стрельцов сравнительно с тем, чтo было на розысках осенью, несмотря на значительное число ударов и жжение огнем. Редкий из стрельцов дает положительный ответ по какой-либо из статей, по которым производился допрос: не слыхал, не ведает, не упомнит — обычные ответы. Показание стрельца Федьки Гасилы на розыске у И. И. Головина с откровенным признанием стоит как-то особняком и выделяется из прочих. «Их же-де полку (Федорова Колзакова), — говорил Гасило, — стрельцы Алешка Гусев да Игнашка Бубненок говорили ему, Федьке, да товарищу его Артюшке Осипову: пойдем-де к Москве, долго-де нам терпеть, корму-де дает нам боярин князь Михайло Григорьевич Ромодановский малое число, а не по указу, и станем-де бить челом боярину Тихону Никитичю Стрешневу о жалованье. А пришедде к Москве, возьмем Дмитрия Мельнова да Ипата Улфова[998] с товарищи, они все полки разорили и чтоб их убить до смерти и станем-де говорить черни, чтоб за них (стрельцов) стали. И будет-де боярин Тихон Никитич жалованья им не даст, и его убить им до смерти. Да им же выбрать было Ваську Туму да того ж полку стрельца Ивашку Яковлева, чтоб они подали царевне Софье Алексеевне челобитную, чтоб она шла к Москве, а им стать было обозом, а бояр побить. А Артюшка-де Маслова письмо чел, не доезжая Воскресенского монастыря за 20 верст, а что в том письме написано, того он не упомнит»[999].
Всем этим 72 стрельцам унтер-офицерского чина: 4 пятидесятникам и 68 десятникам, пытанным 25 января, была 27 января повторная пытка по тем же девяти застенкам по 8 человек в каждом. В записи о розыске в застенке Т. Н. Стрешнева почему-то даже суммированы цифры ударов, полученных допрошенными там стрельцами за оба эти дня: 52, 53, 60, 64, 70, 80 ударов — и все такое же запирательство, как и на первом допросе, так что и запись иногда ограничивается лишь перечнем стрельцов и указанием, что «говорили те же речи, что с первой пытки говорили». Только на розыске у окольничего С. И. Языкова десятник Колзакова полка Петрушка Минаев, упорно запиравшийся на первой пытке с 31 удара, на второй — с 45 ударов и с огня показал: «…письмо-де из Девичья монастыря к ним в полк принес Васька Тума, а чел-де то письмо в полках Артюшка Маслов, a в том письме написано: пришед-де было им под Москву и стоять под Девичьим монастырем и караульных солдат порубить и итти к Москве и пришед, бояр всех рубить же и Немецкую слободу выжечь и немец рубить. А кто то письмо ему, Ваське, отдал и в том письме, что было иное написано, того-де он, Петрушка, не ведает, а ведает-де про то все подлинно товарищ его Филька Абрамов, потому что он, Филька, в полку у них был знатен и богатый человек». Филька Абрамов, однако, с 50 ударов и с огня по этой улике Минаева ни в чем не винился, а говорил то же, что и на первой пытке[1000].
Всего по 9 застенкам за 23, 25 и 27 января было пытано 34 + 74 = 108 стрельцов, а вместе
