Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

Церковь в Миязаки состоит из 9 домов с 20 христианами; да в окрестностях есть христиане; всего с окрестностями в этой Церкви 48 христиан. Трудились здесь по проповеди: Петр Сиракава, Павел Косуги, Павел Яманоуци, Лин Исизака и ныне Игнатий Като. Нужно бы сюда человека поживее Като, который сделался несносно вялым.

17/29 сентября 1891. Вторник.

Мияконодзё.

В семь часов утра выехали из Миязаки в Мияконодзё, 15 ри от Миязаки, и приехали на место в шесть часов вечера; дождь лил весь день. Дорогой заехали в Такаока, 4 ри от Миязаки, к чиновнику Кириллу Ицидзи; у него и икона спрятана, креститься не умеет, в доме один он христианин и видно, что плохой; но когда бывает в Миязаки, в Церковь приходит; кое–что христианское в душе хранится. Лет пятнадцать тому назад он был у меня на Суругадае с Накаоодзи и думал поступить в Катихизаторскую школу, но сацумское восстание отвлекло.

В 6 1/2 ри от Миязаки, в Ямасита, деревеньке домов 15, заехали к христианину Ивану и жене его Марье, мелко торгующим съедобным; Ивана дома не нашли, Марья угостила обедом, время которого тогда было, и видно, что женщина добрая, нянчит собачку за неимением детей. В Ситая, деревеньке только что начавшей свое существование с проведением здесь дороги, построен охотничий дом князя Симадзу, приезжающего иногда охотиться здесь в своих лесах на кабанов.

Дорога сегодня почти все время шла по берегу большой реки, потом в гору, и чем выше, тем страшнее становились обрывы и обвалы от нынешних дождей и виднелись пропасти, до дна которых глаз не достигал.

В Мияконодзё привели остановиться в отличную гостиницу, но затем показали преубогую Церковь; дом–то церковный — отличный, но живая Церковь состоит всего из четырех душ, и то не здешних, а приходных. Стоило держать здесь катихизаторов и расходоваться четыре года, а о. Якову и горюшка мало! Отслужили вечерню, сказал и назидание братии, а потом предложил на рассуждение, не убрать ли отсюда катихизатора в другое место, где он может быть более полезен. Священник и катихизатор никакого не могли дать совета и позорно молчали; насилу выручил собрание доктор Куно, слушатель учения; он стал представлять, что теперь только настает время для учения здесь, доселе народ был не настроен в пользу слушания; к тому же катихизаторы протестантизма и православия много поносили взаимно учение один другого, подрывая тем в глазах слушателей авторитет учения (должно быть, Петр Тадзима). Между тем в комнату понабрались и язычники–чиновники; рассуждение было при них, и некоторые тоже подали голос за удержание здесь катихизатора. Потом я обратил несколько слов к ним о необходимости веры для человека и для них в частности. — В одиннадцатом часу вернулись в гостиницу, где была приготовлена ванна и ужин. Вечером здесь уже прохладно, так как местность возвышенная.

На полях в Хиунга, на пространстве 20–30 саженей, можно видеть возделываемые подряд: сахарный тростник и тутовицу, вату и горох, чай и просо, и прочее. Рис везде также возделывается. У дороги между другим мелколесьем множество камелий, которые также идут на дрова, как и простой сосенник.

18/30 сентября 1891. Среда.

Мияканодзё и Сёонай.

Утром, в восемь часов, отправились в селение Сёонай, 2 ри от Мияконодзё, повидаться с тремя христианами: так как дома их разбросаны, а дождь делал дорогу среди полей непроездною и не проходною в сапогах, то Ходака, отправившись несколько ранее, собрал христиан в постоялый дом, где я и увиделся с ними; христиане совсем новые и плохие; в домах даже икон нет, и, очевидно, не соблюдают они обычных молитв. Дал им по троицкому образку и завещал молиться, а также и поведеньем, и словом являть здесь христианство; все трое мужика, хотя, говорят, из сизоку, — безграмотные, что особенно неудобно при поучении вере и молитвам.

Так как в дом собралось много язычников, то предложено слово и им; любопытствующие только видеть иностранца скоро разошлись, более серьезные, человек 15, слушали до конца. Между ними были: хозяин гостиницы — Ногуци и торговец Ямаку. Оба сии в минувшую двадцать четыре года тому назад войну за Императора при уничтожении Сёогуната, дрались на стороне империалистов, и увы! Не получили до сих пор награды за то; все прочие воины, как сизоку или вообще двухсабельные, награды получили, а они оба, как из простонародья, обойдены были. Хлопотать о сей награде был в Токио Ямаку девять лет тому назад, и был тогда у меня, на Суругадае, — советоваться, как он ныне говорит, о своем деле, и до сих пор помнит меня, хотя я никак не мог его припомнить, к сожалению. И — о ужас! До сих пор, вот уже двадцать четыре года по восстановлении Императора, никак не могут добиться они, два героя, вознаграждения своих заслуг, и до сих пор ведут тяжбу о сем. Советовал и им продолжать слушать учение, но что–то мало надежды, что сии герои хоть мало смирились под иго Христово; у гостиника и ныне глаз подбит — геройства, как видно, не наклонен бросить.

Вернувшись, пришлось очень плохо пообедать почти ничем, потому что наготовили мясного и яиц, несмотря на то, что вчера толковал — сегодня, кроме овощей и рыбы, ничего не давать. Потом был вчерашний врач Куно, сын усердной здешней христианки Анны. Говорил, что катихизатор здешний не делает ничего здесь — гуляет, как ребенок, с молодыми товарищами; в дома, где расположены слушать учение, не ходит — робок, слаб, совсем как ребенок, хотя поведения не дурного. Совершенная правда, вижу сам это. Но пока совсем некем его заменить. Куно говорил про врача Сенокуци, что он в душе совсем верует, но боится открыто сделаться христианином, ибо всю практику потерял бы. Сам Куно, по словам Ходака, такой же. Куно еще говорил про самого старого здесь врача Нобе, лет шестидесяти, что он имеет в руках список моей речи при погребении маленького Сайго (я в первый раз слышу, что эта речь записана) и часто говорит, что дело душевное именно такое, какое по моей речи; но ко мне Нобе ныне почему–то не пришел, когда его звал двукратно Куно — раз ко мне в гостиницу, другой — к себе, когда я был у Куно, — должно быть, тоже боится потерять больных.

В четвертом и пятом часу обошли дома христиан: Анна Куно приняла у сына, — у нее же ныне сын положил больного; Иосифа Оокуса — юношу — не застали дома, но отец и мать отдали почтение, хотя сами и не думают слушать учение; икона висит как прилепленная на стене картина, без рамы и даже без доски; у чиновника же Иоанна Нигатомо и совсем спрятана икона. «Не примите, что я дурно думаю об учении, но времени нет ходить на богослужение», — стал оправдываться он, не думая, что еще больше обвиняет себя, выражаясь об учении, как выразился бы язычник; жена его и двое детей язычники. А все оттого, что катихизатор ни к чему не годный; дорогой журил его за бездеятельность и за слабость и робость в проповедывании. Уцида не застали дома, девчонки, сестры жены Павла Оциай, тоже. Вот и вся Церковь, почти равная нулю, за исключением усердной христианки Анны Куно, находящей, по словам ее сына, всю радость жизни в молитве; она и от нервной болезни исцелилась принятием христианства, значит — чудесно.