Николай Зенькович - Высший генералитет в годы потрясений Мировая история

б) Читая газету с постановлением Совета Министров и указом Верховного Совета, бросил реплику: «Не могли подождать до окончания похорон». Реплика, просто глупая, высказанная под впечатлением утраты, и вряд ли стоило строить на ней криминал.

в) На площади 9 марта.

При словах Берия: «Пусть не надеются наши враги на раскол», я сказал: «На воре шапка горит!» Слышали это адъютант, Екат. Тимошенко и врач Мартынушкина.

Заметил вслух, что Вячеслав Михайлович снял шапку, когда выступал, а Берия нет.

Возмущался на поведение Берия при вносе тела в Мавзолей и просто обрадовался, когда Лазарь Моисеевич обрезал его «чего ты орешь».

г) Попав домой, высказал свое мнение, что лучше бы выступил Н. А. Булганин, а не Берия, т. к. отец был министром обороны, но от министерства обороны никто не выступил.

д) Прочитав «В Министерстве Внутренних дел» об освобожденных врачах в газете «Правда», я высказал свое мнение, что этого делать не следовало (печатать такое заявление), т. к., кроме пищи для провокаторов и сволочи, оно ничего не давало.

е) Прочитав указ об амнистии, сказал, «не слышал, чтобы в дни траура, дни смерти вождя бывали амнистии. Амнистии бывали при коронованиях и сменах династий или в дни больших праздников. Поэтому лучше было бы приурочить амнистию к 9 мая — дню Победы». По существу амнистии я высказался только положительно. Подбор же срока объявления в печати считал неудачным.

Все выше перечисленное было сказано в присутствии Екатерины Тимошенко, адъютанта Полянского и врача Мартынушкиной.

Не знаю, может быть, я и не прав, но во мне было столько переживаний, что они должны были находить какой-то выход наружу. Если этот выход был резок и не сдержан в подборе выражений, то его нельзя отнести к разряду клеветы на правительство, этого не было и не могло быть. Она (резкость) относится к крайне раздраженному состоянию, которое вполне объяснимо обстановкой, и странно изображать ее как клевету на правительство.

Намерение встретиться с иностранными корреспондентами с целью изменить Родине

Дело было в присутствии Полянского, Екатерины Тимошенко и подошедшего позже моего однокурсника по академии и товарища полковника Лебедева В. С. Разговор этот был совершенно не такой, каким его мне предъявляют в обвинении. Я говорил: «Если бы на моем месте был сволочь и враг советского народа, то он дал бы интервью иностранным корреспондентам, а последние, подняв шумиху в прессе, нажились бы сами и дали бы ему нажиться, а потом он (сволочь) удрал бы за границу». Все «если бы» и «сволочь» отброшены, и мне предъявляется обвинение в желании связаться с корреспондентами и изменить Родине. Сплошная клевета.

Я, балда, даже не стеснялся этого говорить, т. к. не мог представить, что кому-либо придет в голову не только предъявить мне такое обвинение, но даже подумать о способности рождения в моей голове такой мысли.

Разговор начался с того, что в доме нет денег, добиваюсь на прием к Г. М. Маленкову, но не только нет надежды попасть на прием, а последнее средство связи, телефон, отключили. В это время Тимошенко, роясь в ящиках, нашла американский журнал с моим портретом. Он-то, этот портрет в журнале, и стал началом этого, вообще безобразного, но не имеющего ничего общего с предъявленным обвинением, разговора.

В дальнейшем следствие, как подтверждение моих побуждений, предъявляет мне посещение ресторана «Метрополь». Якобы посещение «Метрополя» было первым моим шагом к сближению с иностранными корреспондентами, для последующей измене Родине.

Клевета от начала до конца.

В «Метрополь» я пошел на свидание с Васильевой. Счастье мое, что у Васильевой не было телефона и мне пришлось пригласить ее через соседей и родственников, у которых телефон был. Эти люди могут подтвердить, как все это происходило.

Виноват я в том, что разговаривал о нужде в доме и своем тяжелом положении, а не явился с повинной к Н.А.Булганину. Да, в этом виноват.

Но ни по духу своему, ни тем более по крови я не враг. У меня много пороков, в которых не особенно приятно сознаваться, но они были.

В отношении же чести и Родины я чист. Родина для меня это отец, это мать.

Кроме гнуснейшего клеветника, никто не мог предъявить мне такого обвинения. Человеком, способным дать подобные сведения, могла быть только Тимошенко. К несчастью, не я первый попал в ее сети. И всех она бросала в тяжелую минуту, созданную ею же, а сама оставалась не при чем.

По существу III группы обвинений

Преступления служебного характера в период командования ВВС МВО

Не преступления по злому умыслу, а большие нарушения уставных и юридических норм были допущены мной. Акт комиссии министра обороны свидетельствует об этом.

Сами причины нарушений кроются только во мне самом — в моих распоряжениях. Подчиненные командиры не виноваты, они или вынуждены были строго руководствоваться моими распоряжениями, или покидать округ. Ссылка в акте на разрешения, данные мне свыше, на отклонения в некоторых случаях от установленных норм не может заслуживать внимания. Если такие разрешения и получались мной, то только благодаря моему докладу о необходимости таковых. Мне верили и часто соглашались.

Я не могу согласиться с тем, что делал все это со злым умыслом. Нет. Злого умысла не было. Хотелось сделать быстрее и лучше, в процессе чего прибегал к незаконным приемам, лишь бы сделать. Усугубляло такие неверные действия личное поведение, которое, вследствие пьянства и частого отсутствия непосредственно в управлении округа, порождало последователей и бесконтрольность в их работе.

Полученная задача развить спорт в ВВС, сама по себе очень нужная, на деле была превращена в погоню за призами в ущерб основной работе ВВС МВО. Вина в этом только моя и оправдания никакого мне нет. Все перечисленное и личное поведение привело к справедливому приказу министра обороны об увольнении в запас «за поступки, порочащие звание генерала Советской Армии».

О себе лично

С малых лет, оставаясь без матери и не имея возможности воспитываться под повседневным наблюдением отца, я, по сути дела, рос и воспитывался в кругу взрослых мужчин (охраны), не отличавшихся нравственностью и воздержанностью. Это наложило свой отпечаток на всю последующую личную жизнь и характер. Рано стал курить и пить. В средней школе, хотя и имел способности, занимался от зачета к зачету и поэтому выше середняка не поднимался. Готовился стать артиллеристом и поэтому пошел учиться в 1-ю Московскую арт. спец. школу. Но отец решил, что двум сыновьям в артиллерии быть не следует, и я уехал в летное училище. Училище окончил отлично со званием лейтенант. С момента окончания училища для меня разговор с отцом, как с отцом, почти перестал существовать. Каждая встреча превращалась в разговор о ВВС.