Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

Как тот реагировал на эту новость, остается неизвестным, зато вся общественность Федеративной Республики была возмущена до предела. Все слишком напоминало то, как это делалось в Третьем рейхе, тем более что напрашивалась прямая аналогия с военным и прочим сотрудничеством между Гитлером и Франко периода гражданской войны в Испании. Министр внутренних дел Герман Хехерль, прижатый к стенке разъяренными журналистами, был вынужден признать, что его не информировали о подготовке этой операции. Не более информированным оказался и министр юстиции — упоминавшийся выше Штаммбергер, который не мог скрыть своего изумления всем случившимся. Пресса единодушно говорила о том, что образу демократического и правового государства, который так тщательно создавала для себя Федеративная Республика, нанесен непоправимый урон. Столь же единодушно всю вину возлагали на Штрауса.

Между тем второй кризис, международный, постепенно шел на спад. Советы согласились вывезти свои ракеты с Кубы; была достигнута негласная договоренность о том, что в качестве ответного шага Соединенные Штаты уберут свои устаревшие «Юпитеры» с территории Турции. Холодная война вернулась в состояние, которое можно было назвать нормальным, угроза термоядерной войны отступила. Теперь Аденауэр мог посвятить всего себя улаживанию аферы со «Шпигелем».

Штраус позднее утверждал, что Аденауэр с самого начала был в курсе истории с телефонограммой в Мадрид. И не только знал — именно канцлер и потребовал, чтобы он, Штраус, позвонил туда и дал соответствующие директивы военному атташе ФРГ. Действительно, трудно поверить, чтобы такая акция была предпринята без ведома канцлера. То же можно сказать и еще об одной версии, согласно которой в Мадрид звонил не Штраус-министр, а его однофамилец — статс-секретарь в министерстве юстиции Вальтер Штраус; своеволие последнего еще более сомнительно. Конечно, остается и то объяснение, которое в свое время дал сам Аденауэр: он ничего не помнит, он был полностью поглощен перипетиями Карибского кризиса, но его тоже трудно принять за истину в последней инстанции.

31 октября Аденауэр пригласил к себе лидера свободных демократов Менде и нескольких других представителей руководства СвДП, чтобы обсудить с ними состояние аферы со «Шпигелем». Он продемонстрировал собравшимся улики, найденные полицией в сейфе Аугштейна: фотографии военных объектов и документы с грифом «секретно». Однако деятели СвДП так и не получили ответа на вопрос о том, почему все шло в обход министра юстиции, представляющего в кабинете их партию; и в данном случае Аденауэр почему-то не решился предать гласности информацию о судимости Штаммбергера. Менде и его коллеги остались, естественно, не удовлетворены беседой. 2 ноября прошло заседание правления СвДП. Оно длилось восемь часов. По его результатам Менде в письменном виде отправил Аденауэру ультиматум: оба статс-секретаря — Фолькмар Копф в министерстве обороны и Вальтер Штраус в министерстве юстиции — должны быть немедленно отстранены от своих должностей, иначе министры от СвДП подают в отставку.

Аденауэр поначалу воспринял требование Менде уволить двух ни в чем не повинных чиновников как очередной блеф, и Кроне с Глобке понадобилось несколько часов, чтобы убедить канцлера в обратном: только путем выполнения условий ультиматума можно еще спасти коалицию. Аденауэр уступил, за что, в свою очередь, подвергся резкой критике на заседании фракции ХДС/ХСС 6 ноября. Чтобы умиротворить «ястребов» в партии, он до предела взвинтил страсти в своих выступлениях в бундестаге на следующий день; там он даже не остановился перед утверждением, что Аугштейн «получил деньги за свое предательство», то есть, по сути, объявил главного редактора «Шпигеля» платным агентом не то Кремля, не то Ульбрихта. Представитель молодого поколения парламентариев от СвДП Вольфганг Деринг справедливо заметил по этому поводу, что канцлер нарушил сразу несколько юридических норм, включая и презумпцию невиновности, и принцип разделения властей. Аденауэр попросту отмахнулся от этих замечаний.

При всем при том он постарался осторожно отмежеваться от неуклюжих действий спецслужб. Дело «Шпигеля» было «такого свойства, что уж если им заниматься, то надо было полностью уйти в него, не считаясь со временем. Но я не мог пойти на это, у меня тогда были другие заботы» — так доказывал канцлер свое «алиби». Другими словами, он все списал на Кубу. Штраус, как мы видели, нарисовал несколько отличную, мягко говоря, картину.

Дело приняло новый оборот с арестом одного из сотрудников МАД, полковника Адольфа Пихта, которого обвинили в том, что именно он и предупредил Аугштейна о готовившейся против «Шпигеля» акции. Разгневанный канцлер 12 ноября вызвал к себе руководителя МАД Рейнхарда Гелена и устроил ему допрос с пристрастием. Прервав допрос, он связался по телефону с находившимися в Карлсруэ Штаммбергером и генеральным прокурором Альбином Куном и потребовал их немедленного прибытия в Бонн, а когда они явились, поразил их заявлением, что они должны сейчас же арестовать Гелена. Штаммбергер, не растерявшись, ответил, что без ордера это сделать невозможно, и вызвался сам продолжить допрос подозреваемого. В конечном счете оба — и Штаммбергер, и Кун — пришли к единодушному выводу, что уж кто-кто, а Гелен ни в чем не виновен. Опять оказалось, что Аденауэру чудятся заговоры там, где ими и не пахнет.

13 ноября Аденауэр отправился в США — это был его последний в жизни визит за океан. В его отсутствие по инициативе возмущенного Штаммбергера было созвано совещание лидеров СвДП; вооружившись экспертными заключениями видных ученых-юристов из Бонна, Тюбингена и Кёльна, они пришли к выводу, что происходит надругательство над духом и буквой закона, что Штраус бесчестно лжет бундестагу и общественности, что дело «Шпигеля» основано на подтасовках фактов. 19 ноября, в день, когда Аденауэр вернулся из Америки, Штаммбергер вручил ему заявление об отставке. То же самое сделали остальные четыре министра от СвДП. В знак протеста против поступка коллег так же поступили министры от ХДС/ ХСС. Возник своеобразный правительственный кризис.

Аденауэра отнюдь не смутил этот поток отставок. На пленуме правления ХДС он заявил, что, согласно Основному закону, министры могут покинуть свои посты только после того, как их заявления об уходе будут утверждены федеральным президентом, а тот находится с государственным визитом в Индии и ожидается не ранее 5 декабря. До этого времени пройдут выборы в баварский ландтаг, которые, по его словам, многое могут изменить.

Намек был понятен даже непосвященным: выборы в Баварии наверняка принесут победу ХСС, и, возможно, Штраус сам предпочтет надежное положение министра-президента своей родной земли превратностям боннской политической сцены, сам уйдет из кабинета и откроет таким образом путь для новой коалиции ХДС/ХСС/СвДП. Сценарий этот, однако, легче было написать, чем претворить в жизнь. ХСС действительно победил с большим отрывом, и красоты Мюнхена были никак не менее впечатляющими, чем боннские, однако Штраус не желал становиться региональным политиком. Он рассчитывал быть следующим после Эрхарда кандидатом на канцлерство. Он был относительно молод, и это делало его претензии не лишенными оснований.