Станислав Лем - Черное и белое (сборник)

Но, увы, все эти уже напечатанные на пишущей машинке материалы завершили свое существование в костре на лужайке около дома писателя в Кракове. Но осталось очень много копий писем (по оценкам секретаря писателя – порядка шести десятков тысяч (!!!); всю жизнь все свои тексты и письма Станислав Лем печатал на машинке (к счастью, под копирку), так что исследователям творчества писателя, возможно (если наследники дадут на то согласие), предстоит еще много открытий.

Характеризуя личность Станислава Лема, следует отметить, что центр его мира очевидным образом находился вне его, его воля была направлена в окружающий мир. В качестве анекдота Лем рассказывал, что в одном из писем из Америки его сын жаловался матери, «что отец, вместо того, чтобы писать о своей личной жизни или расспрашивать о сыне, пишет о галактиках, о черных дырах, об искривлении пространства». На что жена Лема ответила, что «личной жизнью твоего отца и являются именно черные дыры и галактики». Лем также говорил: «Я из тех сумасшедших, которые выходят за рамки личной жизни» и «пользуясь терминологией с советских времен, могу о себе сказать, что являюсь космополитом; меня интересует судьба человечества» или иначе: «Перипетии отдельных людей меня мало интересуют, всем для меня являются проблемы мира, конечно же, человеческого, хотя и не только». На протяжении всей своей жизни Лем ставил перед собой и отвечал на вопрос «Что можно сделать?», а не на вопрос «Что я должен делать?». Своих антиподов – центр мира которых находится внутри их – Лем недолюбливал, тем более писателей: «Большинство писателей занимаются тем, что ходят по дороге с зеркалом. Меня это не интересует. Мои личные переживания и жизненные переплеты – это глупость», «писатель – не тот, кто носит по дорогам зеркало, чтобы в нем отражались люди, а тот, кто говорит своему обществу и своему времени вещи, до которых никто раньше не додумался».

Относительно темперамента Лема можно определить, как склонного к размышлениям сангвиника. В полном соответствии с определением этого типа людей его можно охарактеризовать как человека, обладающего высокой психической активностью, энергичностью и уравновешенностью одновременно, работоспособностью, быстро реагирующего на окружающие события, сравнительно легко переживающего неудачи и неприятности. В состояние гнева впадал легко («Я действительно бываю суров и поэтому время от времени спускаю кого-нибудь с лестницы. Разумеется, не в прямом, а в переносном смысле». «Размышляя о разных неприятных вещах, могу в середине ночи прийти в состояние такой злобы, что не засну до утра»). Под его «горячую руку» попадали многие ведущие литературные критики и целые редакции периодических изданий и издательств, с которыми он разрывал отношения. Однако обиды долго не держал, и к обоюдному удовольствию отношения в большинстве случаев восстанавливались.

Станислав Лем был счастлив в семье, был в большой мере домашним человеком, в его обязанности входила покупка (а во времена ПНР «добывание») и доставка продуктов питания, не очень-то любил путешествовать, но на разных личных автомобилях, как сказал в одном из интервью, проехал полтора миллиона километров, т. е. «сорок раз вокруг Земли»; так и не побывал в Америке, хотя приглашался туда неоднократно на различные мероприятия и для чтения лекций, но в Европе посетил многие страны (благодаря и на радость жене, которая путешествовать любила и даже вела дневники в таких поездках). О некоторых таких поездках имеются опубликованные статьи – дорожные фельетоны. Глава семьи упорно не хотел иметь детей, об этом он писал: «Я очень долго не решался завести ребенка, и мы вместе с женой воздерживались от этого, как люди, способные к мышлению, да еще и пережившие немецкую оккупацию, поскольку этот мир вообще-то представляется местом, очень плохо устроенным для принятия людей, особенно если учесть именно тот опыт, который стал нашим уделом». Но жена все-таки была иного мнения. Единственный сын родился, когда писателю было уже 47 лет, причем – удивительное совпадение – в самый разгар антисемитской кампании в Польше. Относительно семейной жизни Лем поучал: «Жена права принципиально именно потому, что является женой, а не в зависимости от сути дела. Однако ни за какие блага ей нельзя давать понять, что придерживаетесь именно этой максимы – это сразу же сыграет против вас. Следует всячески убеждать ее, что она права на 99,999 %, но никогда – на 100 %. Это выстраданная мною на практике и никогда не подводившая оптимальная позиция. Издержки этого разные – все зависит от возраста, характера и интеллектуального состояния». В 2003 г. Станислав и Барбара Лем отпраздновали «золотую свадьбу».

В обычном понимании Лем был неверующим (агностиком), хотя духовно был связан с католицизмом. Считал не все религии равнозначными, нравился ему буддизм за «почитание всего живого, независимо от того, кем оно является» (здесь же Лем добавил: «Очень не люблю время, когда приближается Рождество и нужно покупать карпа. А потом дать его кому-нибудь, чтобы убил, потому что я сам никогда на него руку не поднял бы. Использование кого-то другого, его руки – это ужасно. А что поделаешь – мы же являемся ужасными хищниками!»). «И в последнее время – говорил Лем, – я пришел к выводу, что христианство лучше, чем ислам, хотя доказать это очень трудно, ибо в исламском рае есть гурии и другие удовольствия подобного рода. Зато в христианском раю довольно строго, поэтому я предполагал массовые побеги. Но сегодня обстановка сильно обострилась, и надо благодарить Бога, что мы живем в католической стране, что женщины не должны ходить в черных простынях или саванах, как в Иране, а мы не должны по два раза в день падать на колени носом по направлению к Мекке, что, возможно, является признаком покорности, но если бы – живя там – я заявил, что являюсь агностиком, то тем самым подписал бы себе смертный приговор через забрасывание камнями или мне бы отсекли руку. Жаловаться не на что, с этой точки зрения мы родились еще не в самом худшем месте мира». Лем не соглашался с позицией католических священников по вопросам контрацепции и абортов, был сторонником эвтаназии и смертной казни (понятно, что с определенными ограничениями)[355].

Станислава Лема отличало исключительное чувство юмора. Станислав Бересь, соавтор книги «Так говорил… Лем», отмечал, что ни с кем из писателей он так много не смеялся, хотя беседовал почти со всеми современными польскими авторами. Также Лем отличался образностью речи. Например, его друг писатель Я.Ю. Щепаньский в своем дневнике еще в далеком 1953 г. записал: «Сегодня у меня был Лем. Любую тему он может сразу же проиллюстрировать примером, который сам по себе является парадоксальным, живым анекдотом. Такое шифрование понятий позволяет избежать нудных и плоских выводов. Это какая-то par excellence [исключительно (лат.). – В.Я.] литературная способность, которой мне не хватает»[356].