Из моего прошлого. Воспоминания выдающегося государственного деятеля Российской империи о трагических страницах русской истории, 1903–1919 - Владимир Николаевич Коковцов
Естественно поэтому, что мне же пришлось принять и прямое участие в управлении лицеем, когда в силу необходимости придать лицею более отвечающее его нуждам и соответствующее требованиям времени устройство его учебной части и его административной организации, — уже в царствование императора Николая II, — ему была придана своеобразная организация вне всякой зависимости от какого-либо ведомства, с подчинением его ведению особого совета из бывших питомцев лицея, утверждаемых в этом звании высочайшею властью, — я вошел в состав этого совета и оставался в нем до самой революции.
На мою же долю выпала и печальная роль принять прямое участие в безнадежных попытках спасти лицей от неизбежного закрытия его властью Временного правительства в самом начале его деятельности, когда оно предполагало еще управлять судьбами России, игнорируя народившееся рядом с ним действительное «правительство» в лице Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
В октябре 1911 года лицей собирался торжественно отпраздновать свой 100-летний юбилей.
Приготовления к этому дню начаты были еще задолго.
В числе их бывшие питомцы лицея остановились на мысли поднести лицею мраморный бюст государя, как покровителя лицея, и на меня, как часто имевшего возможность видеть государя на моих ежедневных докладах, возложено было осведомиться, согласится ли государь разрешить, чтобы избранный им самим скульптор мог получить у него несколько сеансов, чтобы добросовестно исполнить свой труд.
Согласие государя было дано с величайшею готовностью еще задолго до убийства Столыпина и назначения меня председателем Совета министров. Государь разрешил мне при этом сказать попечителю лицея А. С. Ермолову и совету лицея, что он «не может отказать в этой просьбе, потому что он желает этим показать лицеистам, насколько он ценит все прошлое лицея и с каким доверием смотрит он на исключительную преданность лицеистов заветам лицея».
Из представленного государю списка скульпторов, трудами которых можно было воспользоваться в данное время, он особенно остановился на молодом скульпторе, академике Кустодиеве, принимавшем самое деятельное участие в качестве ближайшего сотрудника Репина в написании его знаменитой картины торжественного юбилейного собрания Государственного совета 1901 года. Кустодиев был тогда еще мало известен как скульптор, но государь заметил мне, что, не стесняя бывших лицеистов в выборе художника, он видел недавно перед тем самого И. Е. Репина и слышал от него, что он считает Кустодиева исключительно даровитым скульптором и предсказывает ему великую будущность.
При моих же докладах выяснилось, что государь предполагает пробыть в 1911 году сравнительно долго осенью в Крыму и предлагает отложить торжественное празднование столетия до января 1912 года. Так было затем окончательно решено уже после приезда государя в Ливадию в начале сентября 1911 года, после убийства Столыпина.
В начале декабря был принят попечитель лицея Ермолов, установлены все подробности празднования, и государь широко исполнил данное им обещание отметить юбилей лицея, как выдающееся явление в нашей жизни.
Без преувеличения можно сказать, что, несмотря на весь привычный блеск устраиваемых нашим двором в ту пору приемов и празднеств, лицейский юбилей был на самом деле событием, выдающимся по красоте и оказанному по инициативе государя вниманию. Не одни лицеисты не забудут того, что они пережили в течение почти целой недели в начале января этого года. Для меня же лично, несмотря на всю обремененность в ту пору занятиями, эти дни были как бы личным моим праздником, настолько государь пользовался каждым случаем, чтобы сказать мне, как ему отрадно быть среди лицеистов и как жаль ему, что состояние здоровья императрицы помешало ей и великим княжнам присутствовать на этих торжествах.
И на самом деле, торжественный акт в лицее 7 января, парадный обед в Зимнем дворце 9-го, спектакль в Мариинском театре в присутствии всего двора и массы приглашенных 11-го, бал, устроенный лицеистами в самом лицее 13-го и товарищеский обед для всех съехавшихся лицеистов и депутации, устроенный в помещении Дворянского собрания 15 января; множество приветствий, полученных от всех ученых и учебных заведений и, в особенности, признание заслуг лицея перед родиною, каким оно выразилось в высочайшей грамоте, дарованной лицею государем в день акта, — все это закончило в поразительной красоте и действительно далеко вышедшей за пределы обычной официальной торжественности столетнее существование лицея, и дало каждому из нас какое-то, трудно передаваемое чувство гордости от сознания того, что мы принадлежим лицею и вышли из его стен.
Кому из нас могло прийти в голову, что всего через короткие пять лет, в марте 1917 года, на заре так называемого революционного обновления России, одним из первых актов разрушения будет разрушение именно лицея, и притом по одному только соображению — уничтожить «привилегированное» учебное заведение, хотя бы оно и было замечательным рассадником знаний и научной подготовки к честному труду.
Быстро миновали праздничные дни, и на смену им также быстро пришли будни с их заботами, осложнениями и печалями. В эту пору последние выразились в новом для меня явлении — неудовольствии государя на указанные уже мною выше явления, которые не могли, конечно, долго оставаться скрытыми и рано или поздно, но должны были выйти наружу и поставить передо мною лично, как и перед всем правительством, каково бы ни было различие во взглядах среди отдельных его представителей, трудно разрешимую или, скорее всего, просто неразрешимую задачу.
Первое ясное проявление неудовольствия государя на кампанию в печати против Распутина проявилось в половине января 1912 года. Мне приходилось в ту пору постоянно видаться с Макаровым, чтобы уславливаться об организации выборов в Государственную думу. В ту пору он еще не подпал под влияние своих выборных сотрудников — Харузина и Черкаса, — охотно советовался обо всем со мною и нисколько не отстранял меня от выборного производства, как это скоро произошло, но, напротив того, искал моего совета и поддержки. Макаров в ту пору был нездоров, не выходил из дома, и я пошел к нему — это было как-то в воскресенье вечером, — на его казенную квартиру на Морской.
Я застал его в очень угнетенном настроении. Он только что получил очень резкую по тону записку от государя, положительно требующего от
