Юрий Власов - Справедливость силы

Я еще не брал гриф. Выцеливал хват, ширину стартового положения ног, прикидывал положение плеч.

Нет, я не пускал в сознание мысль о том, какой будет тяжесть! Пусть это самый большой вес. Пусть его никто не брал. Пусть я тут первый…

Я отучил себя воспринимать все иные чувства, кроме рабочих.

Пора…

Мышцы подключались уверенно, без сбоев, и вес набирал скорость. Я стал необыкновенно твердым, когда вытянул его в точку подрыва,– в этот момент штанга весит намного больше, чем в покое. Все внутри сжалось в ком. И все напряжения были жгуче-горячими и каменно-твердыми.

Я сделал главное: зацепил вес на нужную высоту. Уход уже не представлял сложностей. Самое главное – не смалодушничать, подставить себя под вес, войти под него.

И я вошел! Я принял его на грудь мягко и точно. И встал я очень легко. Зал охнул – я это услышал.

Когда вес на груди и ты уже распрямился, нельзя долго стоять. Очень ограничен запас воздуха в легких, а дышать нельзя: разрушишь опору из мышц. Можно только перед самым посылом коротко захватить воздух ртом, совсем немного, чуть-чуть… И нельзя стоять – мышцы затекают. И вес нельзя перекладывать. Вес уже должен лечь на место, когда заканчиваешь выпрямление, в самый последний момент…

Выдрессировал себя…

В эти мгновения нельзя сомневаться, совсем нельзя, даже тень подобной мысли допускать нельзя. Любая мысль отзывается в мышцах и движениях. Необходимо подгонять себя уверенностью – тогда вес много легче. Я присел коротко, чтобы вес не осадил. И ударил гриф грудью, силой ног. Поймал его наверху, но чуть впереди и на едва согнутой левой руке.

Куцый посыл! Сомнения держали на поводке движения. Я незаметно для себя перестраховался. Все, что случилось с моими мышцами и суставами до этого – во Львове и на том, первом чемпионате страны, мозг помнил. Он по-своему оберегал меня, не пускал под тяжесть. Мышцы-антагонисты притормозили посыл. Гриф бился в руках. Осечка!

Я коротко шагнул вперед и попытался выпрямить руку. Она заюлила. Я поймал штангу и уже был под нею, но рука еще не вывела вес, не могла вывести. Я попытался темповым дожатием загнать штангу на место. Это не безвыходное состояние. В Стокгольме я установил рекорд в гораздо худшем положении. Тогда я просто шел за штангой и дожимал ее, почти такой же вес.

Штанга ломала меня. Мелькнула мысль: "Зачем? Ты уже первый! Медаль за тобой. Можешь установить рекорд после. Куда денется?.."

И эта мысль тотчас отозвалась в мышцах. Она сразу разрушила опору. Я увернулся из-под веса. И в самом деле, зачем рисковать, еще найдутся соревнования.

Как ни болела, а померла… сэр…

Глава 255.

И запись тут же, после выступления:

"Два зала: разминочный и для выступлений. Неумолчные жалобы Жаботинского. И у меня не меньше чувство отвращения к выступлению, но чтобы оно было у Жаботинского?! После-омертвение в неудаче с рывком; второй раз в жизни я оказался в таком положении, а сила – огромная.

Предложение Жаботинского перед последним упражнением (мы стояли за сценой): "Давай закончим выступление? Сделаем по одному подходу на 200 для зачета – и финиш!!"

Так ведут себя лишь те, кто сломлен. И я решил: соперник сдался, треснул.

"Нет,– сказал я,– я буду клепать все по плану. Это мое последнее выступление. Я уже накрыл два мировых рекорда. Может быть, удастся и этот, в толчке. Не хочешь – не работай, а меня не держи. Не пойдешь на другие веса –я пойду…"

В ответ на мои слова Жаботинский снизил начальный подход с 205 на 200 кг. Я принял это как отказ от борьбы, как смирение. Испекся Леня. Зачем бахвалился тогда…

И вот перед последней попыткой его внезапное появление – и неудача! Еще бы, он хотел срезать рекордный вес; он, который сломлен. Зачем он это делает, ведь он уже не верит в борьбу?..

И я за ним попытался зафиксировать рекорд, но тоже срезался. Все, больше попыток у меня нет. Все выстрелены. Были три – и все выстрелены, но это не имеет, значения: олимпийская медаль за мной, это факт.

И опять попытка Жаботинского – теперь уже последняя. Для меня – чистейшей воды авантюра.

Леня с рычанием сбросил плед. Я видел, как он переглянулся с Медведевым, как рванулся к лестнице – всего пять ступенек на сцену. Что-то в его жестах, поведении насторожило. Я с тревогой впился взглядом в штангу. Она у него на груди! Он встает! Штанга на вытянутых руках!!

И крик Медведева: "Он же олимпийский чемпион!!"

Я окаменел.

Я проиграл из-за недооценки соперника и, как следствие, потери воли к борьбе. Разговоры с соперником, которых я не допускал во всю мою спортивную жизнь,– его жалобы на усталость, а затем предложение отказаться от борьбы, удовольствоваться одним подходом в толчке, на начальном весе все и закончить – нарушили великий закон борьбы – закон предельной собранности, а если грубее, без вежливости: я нарушил закон ненависти, закон яростного неприятия соперника – ненависти спортивной, на мгновения борьбы.

Это я все сам устроил, своими руками. Мне показалось недостойным: в одной команде выступаем, а будем в разных раздевалках. И я решительно потребовал, чтобы мы были в одной раздевалке. Зачем кормить сплетнями газеты и всю околоспортивную шушеру?..

Впервые я сидел, лежал бок о бок с соперником. Я и не мог предположить, что мы будем говорить, да еще столько. Жаботинский жаловался на спорт, клял и говорил, что бросит, не будет выступать. Я только удивлялся:

ведь он еще и не хлебал большого спорта, откуда это? А после решил: я сломал его, борьба сломала, не выдержал напора ожидания, а теперь – борьбы. Все это расхолаживало. О каком неприятии могла идти речь, какой злости, ярости, о каком риске?..

Осталась всего-навсего необходимость выступать, а ярость и упорство стушевались…

А потом я прозевал перемены в сопернике, прозевал и расхолодился, а он собрался и совершил спортивный подвиг, свалив мировой рекорд. Мне показалось, не я окаменел, а все вокруг.

Все равно: надо уметь побеждать.

До конца бороться – и побеждать.

Господи, какая большая и сложная жизнь, а я мучаюсь честолюбием, ревностью. Да, да, я играл себя все эти годы, не был собой, предавал свою жизнь. Я страшился открыть себя, прятался за слова, отгородился целой системой слов. Обманная, фальшивая жизнь! Господи, как я позволил этой игрушечной жизни стать моей жизнью?!

Как легко и свободно, когда все это стаптываешь с себя! Нет прошлого – все достану, будущее – за мной.

И лишь через неделю в дневнике следующая запись, попытка изложить события более 'или менее упорядочение: