Олег Будницкий - Женщины-террористки России. Бескорыстные убийцы

Вход в контору и действие там: 1) Кальций идет одна и тихо открывает первую дверь, подходит ко второй и смотрит: если В. И. Веселова спокойна, все идут в комнату следователя, дверь приоткрывается, ключ у Лизы; 2) Если Веселова спит, Кальций открывает вторую дверь, около Веселовой остается слабая группа, а Кальций идет к Федорову; если он спит, Кальций наклоняется, сильная группа становится у изголовья — Кальций осторожно берет ключи, Нина сигнализирует и как только получит ответ, что путь свободен, первая группа выходит, а дежурит у Федорова вторая группа.

Если Веселова не спит: в комнату следователя входит Гельма, за ней слабая группа. Кальций подходя к двери, говорит, что идет начальница, и открывает дверь, ключ из руки не выпускает. Первой идет Гельма, а за ней Нина и вся слабая группа и берут Веселову. Все остальные идут в комнату следователя и закрывают дверь.

Кальций направляется к Федорову, а за ней сильная группа действует по вышеуказанному».

Вся долгая и сложная организационная работа, проделанная в невозможных условиях завинченной уголовной тюрьмы, целиком вылилась в эту инструкцию. Торжеством стратегического искусства можно бы назвать побег, задуманный разработанный и проведенный случайно сошедшимися вместе 14-ю женщинами как на сцене, ни в чем не отступая от плана. Рассказ о нем будет только более красочный, — но основное вы уже прочли в сухой инструкции, которую Шура Карташева составила для надзирательницы А. В. Тарасовой.

В ночь на 1-е июля в 8-й камере никто не спал. В двенадцать часов пришла на ночную смену Тарасова и сообщила под дверь: все готово, сегодня выходим. Потом в ту же щель поползли: пакет с деньгами, сверток черного тюля, две рубашки, трое брюк, нитки, иголки, ножницы, письмо… Как она сумела пронести такой багаж — тайна женской изобретательности..[238] Часть вольной одежды еще днем она протащила под видом грязного белья в стирку и спрятала где-то в кубе — сейчас все это переправлялось под дверью.

Бежать готовы были 13 человек и для каждой нужно пригнать, подобрать или сшить вольное платье. Своего на нас были только чулки и черные гладкие без каблуков туфли-лодочки. Из готовых комплектов кое-как составили: 3-х мальчиков — Зоя, Шишкарева и Манька, конечно; 4-х барышень; одну даму (Гельма); одну девочку (Лиля Матье); 2-х женщин из народа; одну сборную и одной не хватило совсем. Эта одна была я; и так как у меня был свой собственный адрес (я отказалась от помощи с воли) на какую-то акушерку, то наши швеи принялись кроить и шить из казенных суровых простынь на меня широкое, как для беременной женщины, платье-реформ. Из черного тюля вырезали кружева и состряпали шляпу. Вера, Фаня и Анна Павловна, не разгибаясь, шили, подгоняли, резали, украшали — понемногу серые каторжанки превращались в пеструю толпу уличных прохожих. Менее способные приготовляли вязки — длинные полосы тех же добротных простынь резались на широкие бинты, сшивались, скатывались и складывались аккуратно в казенные же наволочки.

Шура торопливо дописала инструкцию и, кончив, сунула ее под дверь. Лежа на полу она расспрашивала Тарасову. Оказывается в последний момент произошли кое-какие изменения: Лидия Ивановна, старая, опытная и решительная надзирательница, дежурила эту ночь не на 2-м этаже, как мы предполагали, а на «следственном», т. е. как раз дверь в дверь против «малого срочного», где неминуемо должно произойти столкновение с постовой, — малейший шум может привлечь ее внимание. Но ведь мы знали, что идем на случайные комбинации и несомненно таких перемен будет в эту ночь еще немало — все учтено и принято во внимание. К тому же на «малом срочном» — Федотова, как мы и предполагали. А это уже очень много! Успокоенная Александра Васильевна пошла пройтись по постам; Настю и Валентину Александровну она в этот вечер подпоила, празднуя, якобы, свое рождение, и девушки дремали в тишине светлых коридоров. Лидия Ивановна, на которую она поглядела из глазка с площадки лестницы, сидела, положив голову на руки.

А мы уже были готовы и лежали на койках, прислушиваясь к малейшему шороху за открытым окном: не идет ли с обходом ночной дозорный? не вздумает ли Капитоновна делать ночную проверку? не придет ли скучающая постовая в гости из соседнего отделения на каторжный коридор? не вздумает ли, ради хорошей ночи, постовой во дворе завести разговоры через окно на лестнице с хорошенькой Федотовой? Мало ли что еще!

Сотни случайностей могли перевернуть все вверх дном.

Уголовных мы за чаем угостили вареньем с сонными порошками, и они спали крепко, да теперь уже нечего скрываться. Лежали все потому, что по правилам в камере горела лампа и со двора через широкие окна можно было бы видеть неспящих людей.

На своей койке у крайнего окна неподвижно сидела Зоя — ее тонкий силуэт в синей косоворотке четко вырисовывался на побледневшем небе. Зоя была часовым-разведчиком: смотрела и слушала; и глаза всех были прикованы к ней, как к сигнальному флагу.

Вдруг, резко прерывая тишину, зазвенел отчаянный кошачий вопль. Один, другой, третий… Готово!

Это с церковной горы, что так кстати расположилась против тюрьмы, подают товарищи сигнал: «мы в сборе — начинайте».

Камера зашевелилась. Быстро и молча заняли свои места: впереди Шура, за ней «сильная группа» — Нина, Зина Клапина, Зоя и Гельмс; за ними «слабая» — Наташа, Анна Павловна, Лиля Матье и, наконец, «обоз»: Фаничка, Галя Корсунская, Шишкарева, Никифорова и я.

Мое назначение оказалось, собственно, сложнее: нужно было замыкать шествие и, главное, держать подле себя двух неуравновешенных особ: Маруся Шишкарева (запутанная в нелепую экспроприацию и изуродованная тюрьмой девочка) могла закатить настоящую истерику, а Мане мы вообще не доверяли. Чтобы занять их и освободить активисток, я нагрузила их мешками-наволочками, в которые сложила тщательно связанные по парам и надписанные туфли — все мы шли в чулках. Простынные связки и кляпы были в распоряжении Фанички и Лили.

— Стали? Нина, сигнал!

Вскочив на стол, Нина три раза притушила лампу — с церковной горы хорошо видно наше крайнее окно. В ответ снова мяучит кошка, и, повинуясь далекому зову, Шура отчетливо постучала в двери.

Без шума (накануне попробовали ключ и смазали петли) приотворилась дверь, и один за другим легкие силуэты выскользнули на коридор. Я оглянулась: посредине пустой и разоренной камеры, высокая и тонкая стояла одна Вера; бледное лицо ее, в венце рыжих кудрей, улыбалось. Дверь захлопнулась — конец.

На коридоре было тихо, светло и непривычно просторно. Впереди меня уже выстраивалась вереница и колеблющейся линией двинулась вдоль стены. Открылась коридорная дверь — все уже на верхней площадке лестницы, ярко освещенной большой лампой (электричества в «Новинке» не было).