Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов
Несмотря на бодрость духа («Бог не выдаст, свинья не съест!» – любил говаривать Виктор Александрович), он все чаще впадает в тоску. Охватывающее его порою уныние проскальзывает и на страницах многочисленных писем. «Кругом все (то есть почти все) так мелковато, пошловато, подчас зло, что несомненный рост доброго заслоняется подлыми господами положения, – писал Гольцев в одном из писем августовским вечером 1891 года. – Эти дни я в Москве один, много работаю, мало сплю, и по ночам мучают иногда меня невеселые думы. Полагаю усилить дозу работы, поменьше видеть людей, чтобы не превращаться в мизантропа». Уход в работу становился главным спасением от продолжавшегося безвременья. Но и это средство не могло спасти Гольцева от тоски, боли и, наконец, зависти. Все эти чувства выразились в горьком восклицании, которым он подытоживал свои трудовые планы: «Читаешь иностранные газеты: как сильно, ярко, умно бьется жизнь!»
На передовой западноевропейский опыт еще в большей мере ориентировалось и новое поколение молодых русских либералов, вступавших в общественную жизнь с конца 1880-х годов. В глазах этих людей, составивших основу поколения перводумцев, Виктор Александрович уже выглядел человеком отсталым, уставшим от изнурительной борьбы. И они призывали его «не уставать и не отставать». В 1896 году было намечено устроить очередной либеральный обед в связи с шестнадцатилетней годовщиной ведомой Гольцевым «Русской мысли» (по тогдашним меркам человеческой жизни журнал достиг «совершеннолетия»). Свои поздравления виновнику торжества прислал из Рязани и Павел Милюков, сосланный туда за оппозиционную деятельность. Будущий лидер Конституционно-демократической партии в согласии с обычаями времени придал своему посланию форму тоста, который он поручал Гольцеву огласить на банкете. В намеренно шутливой форме застольной речи угадывалась и щадящая полемика с самим юбиляром. Отметив, что «брак» «Русской мысли» с русским обществом «не переставал приносить великие и обильные плоды в пору величайшего бесплодия нашей общественной жизни», Милюков решительно заявлял: «Теперь, господа, эта пора прошла безвозвратно. Я не устану повторять это вопреки осторожному скептицизму моих более зрелых и благоразумных коллег…»
Свой воображаемый «тост» Павел Николаевич завершал пожеланием: «Пусть „Русская мысль“ будет вечно юна – или, если это не противоречит законам природы, – пусть переживет она, вдохновляемая весенним дыханием русской общественности, вторую молодость!»
На «вторую молодость» Гольцеву, в отличие от таких его сверстников, как, например, Муромцев, Ковалевский, Кареев, заседавших в первом российском парламенте, уже не хватило сил. История, как будто в насмешку, вывела его на сцену политической жизни в канун крушения либеральных надежд, рожденных политикой Лорис-Меликова, и заставила уйти из жизни в год созыва и разгона I Государственной думы.
Политическая драма Гольцева предвосхитила драму всей русской либеральной интеллигенции, готовой уже в начале 1880-х годов вступить на путь открытой политической деятельности, но лишенной затем еще почти на четверть столетия возможности политически реализовать себя.
«Судьбу свою создавать по своей воле, а не из-под палки…»
Михаил Иванович Венюков
Валентина Зимина
Биография Михаила Ивановича Венюкова (1832–1901), военного по образованию и профессии, исследователя-путешественника по призванию, либерального демократа по убеждениям и политического эмигранта по воле судьбы (со стажем в четверть века!), удивительна и интересна. Его жизнь была насыщена не только многими событиями, но и общением с широким кругом весьма известных политических деятелей, ученых, писателей и журналистов.
Родился М.И. Венюков 5 июня 1832 года в русской глубинке, в Рязанском крае, в селе Никитенском. Он был шестым ребенком в мелкопоместной дворянской семье, где после него родилось еще пятеро детей. Михаил рано пристрастился к чтению. Позднее, вспоминая свои детские годы, Венюков писал: «Я не знал бы, что делать в доме родителей, если бы по счастью не попалась в руки география Арсеньева. Ею я зачитывался целые часы и, вероятно, тут впервые приобрел страсть к изучению Земли, которая потом уже не оставляла меня никогда».
Вместе с тем и семья Михаила оказала влияние на формирование его характера и политических интересов. Отец был участником войн с Наполеоном и к двадцати шести годам уже имел «владимирский крест с бантом и майорский чин, что было недурно для армейского офицера». Уже в николаевское царствование, служа на казенных и дворянских должностях в своей губернии, Венюков-старший, будучи как-то в Рязани под новый, 1840 год, достал там ходившую по рукам рукопись одного из произведений казненного поэта-декабриста К.Ф. Рылеева – поэму «Войнаровский». Возвратившись домой, ветеран Наполеоновских войн переписывал эту запрещенную рукопись «три ночи подряд» и затем «охотно читал» свой список «знакомым, которые хотели слушать». Особенно благодарным слушателем и читателем рылеевской поэмы оказался его собственный сын. Совсем еще юного Михаила рукопись «Войнаровского» приводила «в восторг»!
В 1845 году, учитывая нелегкое материальное положение семьи, родители решили определить тринадцатилетнего сына «на казенные хлеба» в кадетский корпус в Петербурге. Блестяще сдав вступительные экзамены, он был принят сразу во второй класс. В годы пребывания в корпусе юный кадет старательно занимался естественными науками, увлекался «Космосом» Гумбольдта. Читал передовую литературу 1840-х годов: философские «Письма об изучении природы» и художественные произведения «Кто виноват?», «Доктор Крупов» Герцена, переписку Белинского с Гоголем, исторические статьи Грановского. Эти произведения, как писал впоследствии Венюков, «сохранились в памяти многих моих сверстников. И никто не станет отрицать благотворного влияния их на свое развитие, никто не бросит камнем в их авторов, стоявших на таком высоком уровне нравственной чистоты и работавших так неустанно в пользу света среди окружавшей их тени. Благородные, светлые личности, незабвенные в русской истории».
Выпущенный из корпуса в чине прапорщика Венюков с 1850 года начал профессиональную военную службу в артиллерийской батарее в Серпухове. Продолжая много читать, он переписывает от руки в 1851 году роман Герцена «Кто виноват?», на всю жизнь ставший для него реликвией. Не переставал артиллерийский прапорщик заниматься и естественными науками. В Серпухове он написал свои первые научные заметки. В 1853 году Венюкова отзывают в Петербург и назначают репетитором по физике в его родном кадетском корпусе. Оказавшись в столице, он стал сразу же ходатайствовать о допущении его вольнослушателем в университет. Получив разрешение, Венюков слушал лекции П.Л. Чебышева и В.Я. Буняковского по математике, С.С. Куторги по зоологии, Э.Х. Ленца по физике, И.И. Ивановского по международному праву. Но в августе 1854 года, не дослушав университетского
