Карл Сэндберг - Линкольн

— Нельзя допустить, чтобы он ушел от закона — его нужно повесить.

Линкольн спокойно ответил:

— Не судите, да не судимы будете.

Показались крыши вашингтонских домов. Линкольн в карете вместе с женой и Самнэром подъехали к Белому дому. И тут же он отправился к Сьюарду — несколько дней назад тот выбросился на полном ходу из кареты, когда лошади понесли. Сьюард только что пришел в сознание. Он был весь перебинтован, сломанная в двух местах челюсть была охвачена рамкой из стали. Линкольн низко наклонился над своим другом и рассказал ему о всех недавних событиях.

В последние дни марта и первые дни апреля еще 19 тысяч солдат армии Ли были захвачены в плен Грантом. В отчаянных боях все больше рос итог потерь Ли убитыми и ранеными. В резерве у него уже не осталось боеспособных частей. Его стремительный переход к западу на параллельных направлениях сопровождался непрекращающимися арьергардными боями. Однодневная остановка Ли в Амелиа-Корт-Хаузе не дала ничего — продуктов для солдат не нашли. Рядовые и офицеры продолжали переход, довольствуясь скудными рационами, состоявшими главным образом из поджаренной кукурузы. Под Сэйлерс-криком юнионистские части нагнали генерала Ли и навязали ему бой. Когда бой кончился, Ли сказал одному из своих приближенных:

— Генерал, считайте, что половина армии уничтожена.

Вероятно, Грант знал лучше кого бы то ни было, что он может разгромить эту армию, заставить ее откатиться. Но он никого не заверил бы, что она сдастся в плен. Еще всякое могло случиться.

Сильная головная боль беспокоила Гранта, но все же он послал еще одно письмо Ли, с которым переписывался по вопросу об окончании войны. Ли прочитал послание Гранта и понял, что его приглашают на встречу с Грантом для обсуждения условий сдачи.

9 апреля утром дорогу армии Ли преградила кавалерия Фила Шеридана. В пять часов утра генерал Ли осмотрел местность с возвышенности. Пробило восемь часов. Пришло известие, что кавалерия Шеридана не спеша отступила. Позади кавалерии, скрытые перелесками, оказались крупные части пехоты в голубых мундирах — войска Орда и Грифина, совершившие почти невероятный переход в 30 миль за сутки. Они как бы приглашали южан вступить в бой. Слева и сзади также наседали федеральные войска.

Ли согласился встретиться с Грантом, у которого от этой вести сразу прошла головная боль. Два великих полководца встретились в маленькой комнате дома Мак-Лина на краю деревни Апоматокс, в 95 милях к западу от Ричмонда. Здесь Ли капитулировал. Они стояли друг против друга: Ли, высокий и прямой, одетый в чистый, сверкающий мундир; Грант — короткий и сутулый, в поношенной и пыльной блузе. Он извинился перед Ли, что не успел переодеться, так как прибыл прямо из полевой части.

— Генерал Ли, я вас видел раньше, еще когда мы вместе служили в Мексике. Я вас узнал бы где угодно…

— Да, я помню, что мы тогда встречались, но сколько я ни пытался, мне никак не удавалось вспомнить хоть одну черточку вашего лица.

Завязалась беседа, которую прервал Ли:

— Я полагаю, генерал Грант, что цель нашей встречи абсолютно ясна. Я приехал для того, чтобы установить, на каких условиях вы примете капитуляцию армии.

Грант написал условия сдачи: сдавшиеся рядовые и офицеры будут распущены по домам под честное слово не браться больше за оружие; все вооружение, боеприпасы и провиант передается федеральной армии.

— Других условий я и не предполагал, — сказал Ли.

Грант встал, подошел к Ли, сидевшему в кресле, и передал лист бумаги, испещренный карандашными каракулями. Ли вынул свои очки, вытащил из кармана носовой платок, протер стекла, скрестил ноги, медленно и внимательно прочел документ, и впервые голос его потеплел.

— Это окажет благотворное впечатление на мою армию.

Грант согласился оставить коней солдатам, которые отправятся на свои фермы, для того чтобы заняться пахотой. Кроме того, Грант распорядился отправить войскам Ли 25 тысяч пайков.

Ли написал, что он принимает условия Гранта, и подписался под этим. Теперь осталось сделать перекличку и сдать оружие. Артиллеристы приготовились дать салют в честь великого национального триумфа, но Грант запретил проявление торжества над побежденным противником, надеясь на то, что люди Ли не останутся врагами.

Ли верхом проехал по рядам армии. Он прощался со своими солдатами. Солдаты плакали, кричали, что они готовы идти в бой. Они готовы были умереть, но не сдаться.

Это был знаменательный день для Гранта — в третий раз он брал целую армию в плен: он сдержал слово, данное им Линкольну, — избежать финального кровопролития.

Грант телеграфировал Стентону: «Генерал Ли сдал армию Северной Виргинии на условиях, предложенных мной». Война, по существу, кончилась.

Площадь Белого дома заполнила огромная толпа. Музыка духовых оркестров перемежалась с орудийными залпами. Сынишка Линкольна Тед показался в окне, в котором народ привык видеть президента. Тед помахал захваченным у конфедератов знаменем, и толпа завыла от восторга. Появился президент и кратко поздравил собравшихся со счастливым исходом войны. Сторонники войны и пораженцы дружно кричали: «Ура Союзу! Ура Линкольну! Ура Гранту и Шерману!» Сегодня они любили всех и готовы были закинуть свои шляпы на луну.

А. Линкольн 9 февраля 1864 года.

Последний снимок А Линкольна 19 апрели 1865 года

9. «Не в печали, а в радости сердечной»

Весь день 11 апреля Линкольн готовился к вечернему выступлению. Конгресс должен был собраться не раньше декабря, и до этого президент надеялся повести за собой большинство народа. Он готовился переделать Юг; его политической целью было как можно скорее добиться утверждения южных штатов в их прежнем положении.

Он знал свой американский народ. Паника, нужда, фанатизм, расовая ненависть, вопли о возмездии, жажда быстро разбогатеть — эти чувства охватили всех в стране. Линкольн мог бы пойти с теми, кто жаждал полной и абстрактной справедливости для негров и для этого готов был вырезать всех белых южан, установить в южных штатах негритянские правительства, поддержать их штыками армий Севера.

Президент ждал, пока толпа утихомирится. В руках он держал исписанные листы бумаги. Это был скорее доклад, нежели речь. Ноа Брукс полагал, что было «нечто устрашающее в том энтузиазме, с которым толпа встретила главу государства. Бесконечные крики приветствий следовали друг за другом, волна за волной прокатывались аплодисменты, а президент терпеливо стоял и ждал». Наконец он заговорил: