Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Чувствуя постоянную угрозу от резидентов, которые не только выполняли разведывательные функции, но и по перманентному поручению Сталина, Менжинского, Ягоды и Берии «присматривали» за старой революционеркой, Коллонтай не втягивалась ни в какие обсуждения партийных дел в Союзе, «оппозиций» и «оппозиционеров», среди которых были ее друзья и бывшие мужья, всяческих партийных дел в Союзе. Более того, она предусмотрительно подчистила свои дневники 20-х и 30-х годов, убрав из них, видимо, негативные оценки Ленина и Сталина, но не Крупской, а новые вела так, что в них не содержалось не только каких-либо слов компромата против генсека, но даже было бы и видно ее восхищение «горным орлом» Кобой.
Коллонтай хорошо представляла себе характер Сталина, его злопамятность, мстительность и капризность, знала о тяжких для нее последствиях, если генсек вдруг «обидится» на нее. Фактически смирив свою революционную гордыню и «отредактировав» старые дневники, она не только спасла свою жизнь и дело, которому служила, но и перехитрила самого Сталина.
Готовя свои мемуары, отец рассказывал мне, как предыдущий резидент в Швеции, воспользовавшись тяжелой болезнью Коллонтай в августе 1942-го, во время которой чемоданчик с ее дневниками верная секретарь Александры Михайловны Эмми Лоренсен принесла из ее кабинета и положила под госпитальную койку «мадам посла», выкрал дневники по приказу Москвы, шедшему, без сомнения, прямо от Сталина, и направил их в Центр.
В конце 1942 года отец был начальником скандинавского отделения внешней разведки НКГБ. Дневники Коллонтай поступили в его отделение со срочным поручением Берии: прочитать содержимое от первой до последней строчки и письменно доложить о прочитанном. Благожелательная записка начальника скандинавского отделения о дневниках и других документах, содержащихся в чемоданчике Александры Михайловны, попала сначала на стол начальника разведки Фитина, затем Берии и, наконец, Сталина. По слухам, особое удовольствие генсека вызвали отрицательные пассажи Коллонтай о Крупской, которая покровительствовала Инессе Арманд в ее близких отношениях с Ильичом и была в то же время весьма недоброжелательна к Александре.
Спустя несколько недель после прибытия в Стокгольм, когда Александра Михайловна начала заметно привечать советника Елисеева, он доверительно рассказал Коллонтай об этой истории с дневниками. Он не знал, что «мудрая Коллонтайша», как ее называли за глаза в коллективе полпредства, переиграла их всех, начиная от Сталина и кончая резидентами и стукачами. Я сделал такой вывод потому, что реакция Александры Михайловны на доверительное сообщение советника Елисеева была весьма трогательной.
— Она, волнуясь, протянула мне свою морщинистую руку, — вспоминал отец, — и сказала: «Спасибо за рассказ об архиве и за то, как вы доложили о нем Берии. Теперь я наконец буду спокойна! А то чего я только и не думала…»
…Первые месяцы пребывания в Стокгольме мы жили в одном из пригородов столицы — Росунде. Из-за войны и недостатка бензина основу городского транспорта на короткие расстояния составляли велосипеды, автобусы с газогенераторными установками и трамвай. Даже дипломатическим миссиям выделялись лишь небольшие лимиты на бензин, а высокопоставленные чиновники и богачи разъезжали на легковых автомобилях, у которых перед радиаторной решеткой висел объемный бак газогенератора или такое устройство большей мощности было прицеплено на колесиках сзади, вроде полевой кухни. Водителям часто приходилось кормить газогенераторы березовыми чурочками, и в воздухе города днем стоял кисловатый дымок деревенских печек.
Велосипед именно тогда стал самым массовым национальным транспортным средством скандинавов. Я сам видел настоящего и живого короля Швеции Густава V, сухощавого и высокого старика, едущего на велосипеде по мосту возле своего дворца. Много раз доводилось видеть и премьера страны Ханссона, и ее министра иностранных дел Гюнтера, передвигавшихся по центру города на двухколесных машинах.
По утрам отец отвозил меня на трамвае из Росунды в школу, расположенную на другом конце города, в пригороде Ердет. Все маршруты вагонов и автобусов ходили строго по расписанию. В полупустом на конечной остановке трамвае мы часто садились рядом с обаятельным, широколицым и голубоглазым человеком с густой шевелюрой. Отец болтал с ним по-немецки, называя господином Франком. Я ничего в их разговорах не понимал, хотя в нашей советской школе нас рьяно учила немецкому языку невестка Коллонтай Ирина Романовна. Я понял только, когда этот милый человек, обратившись ко мне, сказал однажды, что я могу называть его «онкель Вилли» — «дядя Вилли». Лет через десять после того, когда я уже учил в Международном институте немецкий язык, отец привез мне из Германии для языковой практики книгу одного из лидеров западногерманской социал-демократии Вилли Брандта. С обложки на меня смотрело доброе лицо «дяди Вилли».
— Да, это он, — подтвердил мое воспоминание отец. — Во время войны Вилли Брандт скрывался от Гитлера в эмиграции в Швеции… Это очень прогрессивный человек! — добавил он, хотя сталинская пропаганда в те времена всячески ругала социал-демократов.
Из Росунды мы переехали в квартал поближе к центру и посольству, называвшийся из-за окраинного положения на севере столицы Сибириен, по аналогии с Сибирью. На улице Биргер-Ярлсгатан, 110, в старинной барской квартире было открыто советское консульство, в котором семье консула, то есть советника Елисеева, были отгорожены две комнаты, кухня и санузел. Судьба пошутила так, что, когда я приехал в Швецию в 1962 году на работу в качестве заместителя заведующего бюро АПН, консульство СССР находилось совсем в другом месте, а та квартира на Биргер-Ярлсгатан, 110 превратилась в служебное помещение представительства сначала Совинформбюро, а затем, по наследству, агентства печати «Новости».
Случай свел меня в середине 60-х годов, когда я работал в Стокгольме, и с «дядей Вилли». Вилли Брандт регулярно приезжал в Швецию летом на так называемые неформальные Харпсундские встречи лидеров международной социал-демократии в загородном имении шведских премьер-министров Харпсунде. Как журналист я аккредитовывался на этих встречах и принимал участие в пресс-конференциях. Однажды по знакомству я ехал в Харпсунд в одной машине с Улофом Пальме, который был тогда министром просвещения и «наследником» премьера Таге Эрландера. Я восхищался этим умнейшим человеком своего времени, несколько раз встречался с ним для интервью, а когда он пал жертвой террористического акта — от всего сердца скорбел по нему и соболезновал шведской социал-демократии и шведскому народу, потерявшим великого лидера…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});