Владимир Джунковский - Воспоминания.Том 1

Освидетельствования умалишенных производились по ходатайствам родственников, на предмет наложения опеки, но они не всегда достигали цели. Иногда действительно больной признавался здоровым и в опеке отказывалось, и наоборот. Происходило это вследствие того, что вопросы, предлагавшиеся больному, как: "Имя? Отчество? Фамилия? Есть ли родственники? Имеет ли он капитал?" и т. п., часто не достигали цели, так как бывали случаи, что больной психически, и даже в острой форме, отвечал гладко и правильно на все предлагаемые ему вопросы, почему Сенат, получив такой бланк со здравыми ответами, признавал больного здоровым и отказывал в опеке. Другой, здоровый, наоборот, так иногда терялся в необычной торжественной обстановке губернского правления, что отвечал невпопад и его признавали больным. Хотя особое присутствие и приглашало всегда совещательного члена управления по душевным и нервным болезням, но надо было много внимания с его стороны и наблюдательности, чтоб составить себе понятие о психическом состоянии больного, тем более, что истории болезней в больницах не всегда составлялись с должным вниманием.

Я всегда чувствовал большое волнение при освидетельствовании умалишенных, так как сознавал ту огромную нравственную ответственность, лежавшую на мне как председателе присутствия. За годы моего губернаторства я перебывал во всех больницах, как частных, так и городских, посещая и буйные, и спокойные отделения. Некоторые больные производили потрясающее впечатление, от которого с трудом можно было отделаться. Так, я помню одного больного, который целыми днями с напряжением тянул веревку, которая была привязана к окну, воображая, что он держит солнце. Он ни с кем не говорил, не отвечал на вопросы, как только начинало чуть-чуть рассветать, он вскакивал с кровати и бежал к окну, хватаясь за веревку, оставлял он ее только тогда, когда наступали сумерки. Его изможденное лицо выражало одновременно и гордость, и неимоверные страдания.

Особое присутствие, в случае признания больного сумасшедшим или безумным, не налагая опеки над ним и над его имуществом, должно было представить все дело на благоусмотрение Сената и до получения указа Сената, принимало только законные меры к призрению страждущего и к охранению его имения. По самому свойству дел о душевнобольных, разрешение их обыкновенно требовало продолжительного времени. Между тем с того момента, как особое присутствие признавало кого-либо сумасшедшим, приостанавливалась его гражданская дееспособность. Доверенности его теряли свое действие. Кредитные учреждения отказывали даже жене больного в выдаче принадлежавших ему не только капиталов, но и процентов, а казначейство — пенсии. Такое положение, вызываемое самим законом, ставило нередко целый ряд людей в безвыходное положение. Семья, еще накануне жившая на средства мужа и отца, оказывалась обездоленной. Наконец, и сам больной мог остаться без должной помощи и призрения, ибо его капитал оказывался временно арестованным. Мне очень часто приходилось выслушивать заявления и просьбы от членов семейств душевнобольных, впадавших действительно в безвыходное бедственное положение. Это положение усугублялось тем, что Сенат не торопился рассматривать представления особого присутствия, и бывали случаи, что ответ получался чрез полгода, а иногда и позже. Торопить Сенат я по закону права не имел, тогда я решил, в случае не получения ответа из Сената в течение двух недель, писать полуофициальное письмо первоприсутствовавшему в Судебном департаменте Сената, в то время сенатору Вешнякову, прося его любезности не отказать обратить внимание на рапорт Особого присутствия губернского правления от такого-то числа и за таким-то номером, и ускорить его рассмотрение. К моему большому удовлетворению, это возымело действие, и сенатор Вешняков всегда к моим письмам относился с большим вниманием, особенно первое время. Но на следующий год я заметил, что Сенат опять стал задерживать ответы. Вскоре причина выяснилась — мой брат, будучи как-то в Петербурге по делам службы, встретился случайно с Вешняковым, который, узнав, что я его брат, высказал ему претензию по моему адресу, что я, часто бывая в Петербурге, ни разу у него не был, а между тем постоянно к нему обращаюсь с просьбами по делам, и он их всегда исполнял, а раз я его игнорирую, то он мои просьбы исполнять не будет. Меня очень удивила такая логика, как будто я обращался к нему лично для себя.

Кроме этой меры для облегчения поставленных в бедственное положение семейств душевнобольных, я, считая, что власть, в силу своей священной обязанности оказывать каждому посильную помощь в нужде, не может относиться равнодушно к столь тягостному положению ни в чем не повинных людей, и имея в виду, что глава семьи обязан был по закону выдавать содержание детям своим и жене, я брал на свою ответственность выдачу лицам, близким к душевнобольному, обыкновенно его жене, частей капиталов больного, хранившихся в кредитных учреждениях, пенсий из казначейств и других средств. Действуя таким образом, я, конечно, сознавал, что совершаю превышение власти и могу ответствовать по гражданским искам, но другого выхода не было.

Губернское по промысловому налогу присутствие, на обязанности коего лежал разбор поступавших жалоб на неправильное обложение налогами, было для меня совершенно новым специальным делом. Первое заседание этого присутствия я только хлопал глазами, соглашаясь с мнением управлявшего казенной палаты, вернее, с докладчиками, и подписывал журнал. Но такая роль меня, конечно, удовлетворить не могла, я стал изучать обширный том о государственном промысловом налоге, но и это меня не удовлетворило. Я был как в лесу, тем более, что я заметил, что и управлявший в то время казенной палатой, милейший С. И. Урсати, недалеко ушел от меня, будучи плохо знаком с делом. А потому присутствие было всецело в руках докладчиков, так как хотя в качестве членов на заседаниях и присутствовали всегда представители плательщиков, но их мнение тонуло в праве управляющего казенной палатой заявлять протест на постановление присутствия, каковой протест приостанавливал решение, и дело шло на разрешение Сената. Другими словами — откладывалось в дальний ящик, а деньги, уже внесенные плательщиками, непроизводительно для них оставались в казне и в случае удовлетворения жалобы возвращались ему без всяких процентов, иногда по истечении года и более; между тем суммы дополнительного налога доходили иногда и до нескольких десятков тысяч рублей.

Промысловое присутствие ведало дела: 1) по основному промысловому налогу, делопроизводство коего велось в моей канцелярии помощником управляющего канцелярией А. В. Аврориным, и 2) по дополнительным налогам разных наименований, делопроизводство по которым велось в казенной палате — докладчиком по этим делам был И. А. Стефановский, начальник отделения казенной палаты.