Энн Эпплбаум - ГУЛАГ
Но время было послевоенное, и политические уже не были беззащитны. В лагере Жигулина группа бывших красноармейцев топорами и ломами перебила свиту главаря сук, а самого этого главаря жестоко казнила, распилив заживо на пилораме. Его старший помощник Деземия со своими подручными укрылся в БУРе. Политические передали его “кодле” письмо “с обещанием сохранить жизнь, если они покажут в окно отрезанную голову Деземии. Собственная жизнь показалась им, конечно, дороже головы предводителя. Отрезанная голова была показана и опознана”[1677].
Открытая война приняла такие отвратительные формы, что в конце концов надоела даже начальству. В 1954‑м МВД распорядилось “в целях изоляции участников враждующих лагерных групп друг от друга <…> определить конкретные лагери для раздельного содержания рецидивистов каждой из окрасок”. Это был единственный способ пресечь кровопролитие. Война началась из-за желания властей установить контроль над уголовниками и кончилась из-за того, что власти утратили контроль над нею самой[1678].
В начале 1950‑х годов руководители ГУЛАГа оказались в парадоксальном положении. Они хотели приструнить рецидивистов, чтобы увеличить производство и обеспечить бесперебойное функционирование лагерных подразделений. Они хотели изолировать “контрреволюционеров”, чтобы другие заключенные не перенимали у них опасных идей. Однако, затягивая петлю репрессий, они только усложнили свою задачу. Мятежные настроения в среде политических и войны уголовников ускорили наступление более глубокого кризиса: властям наконец становилось ясно, что лагеря – предприятия неэкономные, подверженные злоупотреблениям и, самое главное, убыточные.
Точнее говоря, это становилось ясно всем, кроме Сталина. В очередной раз его маниакальная потребность в репрессиях и его вера в экономику рабского труда шли рука об руку, так что современникам нелегко было понять, увеличивал ли он число арестов, чтобы создавать больше лагерей, или строил новые лагеря, чтобы размещать больше арестованных[1679]. На протяжении 1940‑х годов Сталин настаивал на предоставлении МВД все больших экономических возможностей, и в 1952‑м – в последний год жизни вождя – МВД освоило около 9 процентов общесоюзных капиталовложений, что превышало показатели капиталовложений всех других министерств. Согласно проекту пятого пятилетнего плана на 1951–1955 годы, одобренному в ноябре 1952-го, объем капиталовложений по МВД должен был вырасти более чем в 2,5 раза, что превышало запланированный рост в целом по стране[1680].
Вновь Сталин был инициатором ряда эффектных, грандиозных строительных проектов, реализуемых силами ГУЛАГа и напоминавших проекты 1930‑х годов. По личному настоянию Сталина в монопольное ведение МВД была передана асбестовая промышленность, хотя некоторые члены правительства утверждали, что в асбестовой промышленности применяется сложное оборудование и МВД с этим не справится. Сталин лично распорядился о строительстве заполярной железной дороги Салехард – Игарка, которая стала “мертвой дорогой”[1681]. Конец 1940‑х годов был также эпохой строительства Волго-Донского и Волго-Балтийского водных путей, Главного Туркменского канала, крупнейших в мире Сталинградской и Куйбышевской гидроэлектростанций. Кроме того, в 1950 году МВД приступило к сооружению железнодорожного туннеля под Татарским проливом, который должен был связать остров Сахалин с материком. Это строительство требовало привлечения многих десятков тысяч заключенных[1682].
На этот раз, однако, уже не было Горького, чтобы воздать хвалу новым сталинским проектам. Напротив, многие считали их излишне помпезными и расточительными. Хотя при жизни Сталина открыто возражать против них никто не решался, некоторые из этих строек, в том числе сооружение “мертвой дороги” и туннеля к острову Сахалин, были остановлены спустя считаные дни после его смерти. Полную бессмысленность этих колоссальных вложений грубого ручного труда в руководстве страны хорошо понимали, о чем свидетельствуют документы самого ГУЛАГа. Проверка, проведенная в 1951 году, показала, к примеру, что 83 км северной железной дороги, проложенные ценой больших затрат и многих человеческих жизней, не использовались три года, 370 км дорог в тресте “Асбеструда” – четыре с половиной года[1683].
В 1953 году после проверок ГУЛАГа, предпринятых ЦК КПСС, стало ясно, что расходы на содержание лагерей и колоний намного превышают доходы от труда заключенных. Например, в 1952 году из госбюджета на содержание лагерей и колоний было выделено почти 2,4 млн руб., что составило более 16 процентов от общей суммы бюджетных затрат[1684]. Историк Г. М. Иванова отмечает в связи с этим, что все направлявшиеся Сталину предложения “органов” об усилении репрессивной деятельности и о расширении лагерной системы начинались словами: “В соответствии с Вашим указанием…”[1685]
Московские руководители ГУЛАГа хорошо знали и об усилении недовольства, и о волнениях среди заключенных. В 1951 году отказы от работы со стороны как уголовников, так и политических приняли массовый характер: согласно подсчетам МВД, потери из-за отказов за этот год составили более миллиона человеко-дней. В 1952‑м это количество удвоилось. Согласно статистике ГУЛАГа, в 1952 году 32 процента заключенных не выполняли нормы выработки[1686]. Список крупных лагерных восстаний и волнений за 1950–1952 годы, составленный по материалам государственных архивов, на удивление велик и включает в себя, помимо прочего, вооруженное восстание на Колыме (1949–1950); вооруженный побег в Краслаге (март 1951‑го); массовые голодовки в Ухтижемлаге и Экибастузлаге (1951); большие волнения заключенных в Озерлаге (1952)[1687].
Положение стало настолько серьезным, что в январе 1952 года начальник Норильлага направил начальнику ГУЛАГа генерал-лейтенанту Долгих письмо с перечислением мер, которые он принял для предотвращения волнений. В письме он предложил отказаться от использования больших производственных зон, где заключенных невозможно держать под контролем, удвоить охрану (это, он признал, сделать будет трудно), изолировать друг от друга различные лагерные группировки. Это, по его словам, тоже очень трудная задача – слишком уж велико количество заключенных, принадлежащих к тем или иным группировкам, поэтому хорошо, если удастся изолировать вожаков. Он также предложил отделить в производственных зонах заключенных от вольнонаемных и под конец написал, что полезно было бы 15 000 заключенных освободить, поскольку они принесут больше пользы в качестве вольнонаемных. Нет нужды говорить, что эти предложения неявно ставят под сомнение саму систему принудительного труда[1688].
