Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат

Вечером, после окончания фильма, Анастас Иванович попросил Сергея зайти. Недоумевая, он пошел следом за ним.

На даче Микоян жил один. Они поднялись на второй этаж, и он жестом пригласил Сергея в спальню. Там он открыл трехстворчатый гардероб и, согнувшись, полез рукой под высокую стопку белья, лежавшую на нижней полке. Повозившись, он достал из-под белья папку, которую привез Сергей.

— Все правильно записано, только добавь в конце мои слова о том, что мы полностью доверяем и не сомневаемся в честности товарищей Подгорного, Брежнева и других, не допускаем мысли о возможности каких-то сепаратных действий с их стороны.

Микоян говорил «мы» по привычке, от имени Президиума ЦК. Сергея это не удивило.

Они вышли из спальни в столовую, точно такую же, как и у Хрущева на даче. Даже мебель и чехлы на ней были одинаковы.

— Садись, пиши.

Сергей присел и начал писать. Анастас Иванович стоял рядом, изредка поглядывая через плечо.

Закончив писать, Сергей протянул ему рукопись. Тот внимательно прочитал последний абзац и удовлетворенно кивнул. Некоторое время он о чем-то раздумывал, потом протянул листы назад.

— Распишись.

Сергей удивился: это же не официальный документ.

— А зачем?

— Так лучше. Ведь ты же записывал беседу.

Никаких оснований возражать у Сергея не было. На многочисленных стенограммах, которые ему приходилось читать вслух отцу, всегда внизу стояло: «Беседу записал такой-то».

Сергей взял листок и расписался.

— Вот теперь все хорошо. — Анастас Иванович аккуратно подровнял листы, сложил их в папку и молча направился в спальню. Сергей не знал, что ему делать, и, секунду поколебавшись, так же молча последовал за ним. Микоян открыл шкаф и засунул папку под стопку рубашек.

Повернувшись, он уловил недоуменный взгляд Сергея.

— Здесь будет сохраннее, — немного смутившись, пояснил Анастас Иванович, — а вообще этот твой человек, видимо, много навыдумывал. Воробьев вчера полностью все отрицал. Бывает, у людей излишне разыгрывается подозрительность.

Сергей попытался осторожно заметить, что если сказанное Галюковым — правда, то вряд ли Воробьев — участник всего этого дела — сразу, без каких-либо доказательств, признается.

— Ладно, иди домой, — ответил Микоян, явно не желая обсуждений.

Интересные подробности, не правда ли? Сергей Хрущев, который очень дружен и сейчас с сыном Микояна, не делает никаких выводов. Их за него пытается сделать бывший работник хрущевского ЦК публицист и общественный деятель Ф. М. Бурлацкий.

Судя по рассказу Сергея, Микоян не показал протокола Никите Сергеевичу, он только в общей форме передал ему эту историю. И, вероятно, передал в успокоительных тонах. Поэтому Хрущев не принял никаких контрмер. Бурлацкий прямо говорит: он не верит в версию, которая промелькнула в воспоминаниях Сергея, будто его отец сам отказался от борьбы, так как устал. Нет! Это был боец, и боец неистовый! Достаточно вспомнить ХХ съезд, или июнь 1957 года, или Венгрию в 1956 году, или карибский кризис. И был еще Хрущев в прекрасной рабочей форме. Что-то не то и не так.

Бурлацкий полагает, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат ЦК, КГБ и даже армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский, больше не подчинялись ему. И еще ближайший соратник Микоян по-настоящему побоялся включиться в борьбу. Делать было нечего. Надо было подставить непокорную прежде, лобастую голову под неизбежный удар судьбы. Нет доказательств, что Хрущев внутренне сломался. Ему было всего семьдесят лет, и он мог продолжать свою деятельность. К тому же психологически он был совершенно не готов к крушению, напротив, чувствовал себя на вершине власти. Видимо, неожиданность удара и полное единство всех других членов руководства потрясли его. Он понял не только невозможность борьбы за власть, но и тщетность своих реформаторских усилий. Больше всего, по мнению Бурлацкого, Хрущев был поражен поведением самых близких соратников, подобранных им самим. Наверное, то же самое испытывает мужчина, когда застает любимую и прежде верную ему жену в постели с любовником. Онемение. Но если в последнем случае можно что-то предпринять, то в случае с Хрущевым сделать было ничего нельзя…

Смещение

Из дневниковых записей П. Е. Шелеста. Страницы от 12–13 октября 1964 года.

12 октября. Наконец я вылетел в Москву по сигналу Н. В. Подгорного. Улетая в Москву, я дал указания под разными предлогами пригласить в Киев всех членов и кандидатов в члены ЦК, членов Ревкомиссии КПСС и задержать их на несколько дней в Киеве до особого указания. Все эти организационные меры осуществлялись через А. Н. Соболя, второго секретаря ЦК КПУ. Подобные меры были приняты и по другим республикам. Что же касается членов ЦК от РСФСР, то они, по существу, все были уже в Москве.

В Москве я имел длительную беседу с Подгорным, Брежневым, Кириленко, Шелепиным и другими товарищами. Обсуждался главный вопрос, какую найти форму и причину, чтобы пригласить Н. С. Хрущева в Москву. Не догадается ли он обо всем и не примет ли ответных контрмер?

Обсуждали, какие вопросы поставить на Президиуме в присутствии Хрущева, кому выступить первому — Подгорному или Брежневу. Выступать им первыми нельзя было. Это было бы воспринято как борьба за власть. «Наивная скромность» — оно-то фактически так и было! Ведь никаких идейных или организационных мотивов в подходе к свержению Хрущева не было, а подобострастие перед ним его окружения продолжалось до рокового октябрьского Пленума ЦК. До этого Хрущеву никто не сказал осуждающего слова, только одобрение и преклонение. У многих был страх за свое положение, и он вызывал скрытую неприязнь за организацию интриг вокруг Хрущева. Вот принцип политиканства в борьбе за власть.

12 октября почти весь день заседал Президиум ЦК КПСС без Хрущева. Там вырабатывалась методика проведения Президиума по прибытии и с участием Н. С. Хрущева. Заседание проходило в нервозности, страхе и неуверенности. Наконец, пришли к решению, что причиной для вызова Хрущева на заседание Президиума должно послужить то, что многие члены ЦК от РСФСР, Москвы, Ленинграда, Украины и Грузии задают много вопросов и требуют на них ответы по составлению 7-летнего или 8-летнего плана. Много было вопросов по записке Н. С. Хрущева по реорганизации сельского хозяйства. Что по этим и другим вопросам, мол, требуется ваше присутствие, Никита Сергеевич, члены Президиума тоже такого мнения и считают ваш приезд крайне необходимым. Такова была «легенда». По существу, уже на этом Президиуме обсуждался вопрос о стиле работы Н. С. Хрущева, о мерах и методах устранения его от руководства. Раздавались робкие голоса, мол, возможно, надо разделить посты Первого секретаря ЦК КПСС и Предсовмина, оставив на посту Предсовмина Хрущева. Но, зная характер и приемы Хрущева, против этого предложения яро выступил Брежнев.