Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

Семья Шевцовых была не совсем обычной. Они были русскими, но иудейского вероисповедания — они были герами. Отмечали все еврейские праздники, мальчикам делали обрезание, регулярно ходили в синагогу. Все дочери, а их, кажется, было пятеро, кроме одной, вышли замуж за евреев. Надо отметить, что все девочки были красивы той аристократической (откуда бы ей взяться?) русской красотой, чего, вообще говоря, нельзя было сказать о мальчиках. Раиса и по стати, и лицом в то время очень походила на Любовь Орлову. Первоначально бабушка, Юлия Ефимовна, была категорически против этого брака, но когда Саша рассказал об особенностях этой семьи и сказал, что венчание произойдет в синагоге — вопрос был решен. Детей у Саши не было: Раиса сделала аборт первенца и лишила себя возможности иметь детей вообще — это крест над ними и, прежде всего, над ней висел всю жизнь. Может быть, и поэтому она была эгоистичным и недоверчивым человеком. В году 1947 или 1948 дядя Саша защищает кандидатскую диссертацию, по тому времени событие редкое. Ему присуждают степень кандидата технических наук, хотя ученый совет, высоко оценив его труд, принял решение о присвоении докторской степени. Но он был Либерманом...

В 1951 он заболевает — тяжелейший инсульт. Материальное положение семьи резко ухудшилось. Его продержали, сколько положено по закону, на больничном листе, два или три месяца, после чего ему была назначена пенсия по инвалидности. Я точно не помню размер этой пенсии, что-то в районе 100 рублей. И все. Подумаешь, главный инженер крупнейшего союзного треста, идеолог принципов развития электроснабжения промышленных предприятий мирового уровня, председатель научно-технического общества СССР, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, награжденный за обеспечение эвакуированной за Урал в годы войны промышленности электроснабжением и т. д. Никто не виноват в том, что он допустил непоправимую ошибку — родился евреем и заболел в период подготовки сталинского варианта решения еврейского вопроса. Единственным из всех моих родственников, который, кроме меня, интересовался историей своей семьи, был дядя Саша. Во всяком случае, Раиса Федоровна мне говорила, что он хранил документы своих родителей и, скорее всего, не только их, и она неоднократно обещала мне их передать. Но перед отъездом из Ленинграда в 1989 она мне заявила, что никаких документов у нее нет, и никогда не было. Вероятно, забыла.

Третьим человеком в семье Саши была Варвара Ильинична Царан, румынка, формально — домработница, а фактически — полноправный член семьи. Судьба Вари определилась одной единственной ошибкой, допущенной ею же во время гражданской войны. Она перепутала поезд, поехала в обратном направлении, оказалась после ночи пути на территории красных и почему-то обратной дороги не нашла. Несколько лет она бедствовала и скиталась по России, пока в Ростове не попала в дом Шевцовых, а затем Раисы Федоровны и не осталась в их доме навсегда. На улице Правды у нее была маленькая кухня без окна, где она и работала, и спала. Очень много читала, в том числе почти постоянно — библию.

Сусанна, самая молодая из семьи Либерманов. Я ее помню совсем молодой, во всяком случае, еще до тридцати. Она, надо сказать, во все времена, в любом возрасте всегда выглядела моложе своих лет, с прекрасным цветом лица и удивительной непосредственностью. Не знаю, в каком году она вышла замуж за Моисея Леонтьевича Фрейзона, но Вовочка родился в 1930. Хорошо помню, как я сижу на подоконнике в комнате, выходящей на Казанский переулок, и слышу, как взрослые говорят, что сейчас должна проехать из роддома наша Сусанна с новорожденным. И я вижу быстро спускающуюся по улице пролетку, и в ней сидит женщина с каким-то узлом. Как и большинство детей, мы, старшие, я и Инна, обожали младшего. И это было настоящее горе, когда — Вове еще не было четырех, — их семья поднялась и уехала в Москву: Моисей оказался видным специалистом в области теплоизоляционных материалов, а индустрия страны только-только становилась на ноги. В 1938 Сусанна с Вовой приехали в Ростов, а потом мы, мама и я, вместе с ними поехали отдыхать в село Графское, между Воронежем и Москвой, расположенное в сосновом лесу в окружении озер. Вова в том году должен был пойти в первый класс.

Запомнилась мне еще одна наша встреча с Вовой в Ростове в 1946. В первое послевоенное лето настроение у всех было приподнятое, всем хотелось повидаться с близкими, порадоваться мирной жизнью. Но. Я приехал на каникулы и сразу же влюбился в одну красивую девушку, звали ее Нелей, студентку мединститута. Она мне вроде отвечала взаимностью. Соломон после неудачной женитьбы решил притеплиться у своих родителей и тоже оказался в Ростове. Вову, как уже взрослого, ведь ему было уже около шестнадцати, отпустили к ростовским родственникам одного. Дядя Гриша купил Вове несколько голубей, которые на второй или третий день все улетели. Неля, которая, видимо, имела на меня серьезные виды, поняв, что я для этих “видов” еще не созрел, неожиданно и скоропалительно выходит замуж. Тетя Маня высказала своему сыну предположение, что, возможно, причиной его неудачной женитьбы является его мужская несостоятельность. Правда, Соломон в ответ предложил своей маме, чтобы она обязательно подглядывала в замочную скважину, когда он приведет очередную девушку. Короче говоря, настроение у нас, троих братьев, испортилось и... Я пошел с двумя трехлитровыми банками на работу к дяде Грише, и он мне их заполнил так называемым “витамином”: подслащенной спиртовой настойкой шиповника, выпускаемым их заводом для аптек. Очень вкусная вещь, если выпить пятьдесят, сто грамм. Короче говоря, мы все так навитаминизировались, что на все предложения слезть с верхушки дерева, росшего во дворе у Ицковичей, хором отвечали нецензурным матом.

Несколько слов о Моисее, которого в семье все звали Мося. Большие очки, крупное красивое лицо, на первый взгляд строгий взгляд, но только на первый. Я даже сейчас помню его голос, чуть-чуть скрипучий. Помню его приезд в Ростов через год или два после отъезда в Москву — сколько было радости. Я даже помню марку, которую он мне подарил, венгерскую, с изображением путника, идущего по заснеженному полю. Должен сказать, что в нашей семье, далеко не аристократической, взаимоотношения детей со взрослыми, тем не менее, были строго регламентированы. Уж насколько мы были близки с тетей Маней, но обращались только на “вы”. А вот с Сусанной и Мосей так не получилось. Сколько я себя помню, я к ним всегда обращался только по имени без добавки тетя-дядя и на “ты”. И они это воспринимали нормально, как само по себе разумеющееся. И эта, как бы формальная, близость еще более укрепляла духовную, человеческую. Ко всеобщему удивлению, такую “вольность” в обращении с Сусанной (Моси к тому времени уже не было) допускали не только Вова и его жена Элла, но и их дочь Леночка. Более того, “Сусанной” называли Сусанну приятели Вовы и даже Лены. Вот так.