Ирина Рудычева - Иван Айвазовский

Между тем отношения супругов вскоре дали трещину. Оказывается, не о такой жизни мечтала Юлия Яковлевна. Ей, как жене знаменитого художника, хотелось блистать в столице, в удовольствие путешествовать за границей, а не сидеть затворницей. Ее тянуло к аристократическому обществу. Но как она не уговаривала мужа, тот наотрез отказывался покидать Феодосию. Тогда она сама начала давать балы и приемы, внося сутолоку в размеренную и подчиненную работе жизнь художника. Иван Константинович сердился, начинались взаимные упреки, перераставшие в скандалы. Юлия Яковлевна попрекала мужа плебейскими замашками и знакомствами, демонстративно отворачивалась, когда муж возвращался после встречи с рыбаками или ремесленниками. Она считала, что приносит себя в жертву. Очередная серьезная размолвка между супругами случилась в 1853 году в Харькове, куда художник эвакуировал семью после высадки турок в Крыму. Айвазовский рвался в осажденный Севастополь: «Поймите, Юлия, как же я могу оставаться здесь, когда числюсь живописцем Главного морского штаба!» – «Вот и следуйте примеру штабистов, сидите в тылу», – возражала жена, но он все-таки поехал.

Юлия Яковлевна так и не смогла привыкнуть к полету фантазии мужа-художника и часто говорила ему, что он пугает ее своим бредом. Постепенно проявилась несхожесть их вкусов, привычек и отношения к жизни. Все попытки Айвазовского если не изменить, то хотя бы смягчить взгляды жены встречали с ее стороны надменный и непреклонный отпор. Он любил Юлию Яковлевну, и глубокое разочарование в ней было для него мучительно. Зато она прекрасно знала, что покойный царь Николай I был недоволен «бегством» Айвазовского в Феодосию. Теперь она твердила, что надобно вернуть благосклонность императорского двора. Иван Константинович оставался глух ко всем этим просьбам. В конце концов супруга стала все чаще уезжать одна, жить самостоятельно то в Петербурге, то в Одессе. Там у нее появилось много светских друзей и знакомых, среди которых она превосходно себя чувствовала. А на 12-м году совместной жизни, сославшись на необходимость дать дочерям образование, Юлия Яковлевна вместе с детьми поехала в Одессу, да так оттуда и не вернулась. О муже она вспоминала, только когда ей были нужны деньги. Дальнейшие их отношения складывались очень тяжело: Юлия Яковлевна всячески препятствовала общению отца с дочерьми. Только время от времени она позволяла им его навещать.

Друзья несколько раз пытались помирить Айвазовского с женой, но все оказалось безуспешным. Юлия Яковлевна продолжала клеветать на мужа, писала царю жалобы, просила, чтобы он обязал его каждый месяц выплачивать ей триста рублей, хотя он и без этого давал ей намного больше. Сохранилась «Памятная записка тайного советника Ивана Константиновича Айвазовского по бракоразводному делу», из которой выясняются некоторые детали: «При болезненно-раздражительном характере в жене Айвазовского развилось нечто вроде линии – жаловаться, клеветать, позорить своего мужа не только на словах и в частном быту, но и письменно, в многочисленных прошениях и жалобах, которые по своей неосновательности не могли иметь никаких других последствий кроме того, что совместное жительство сделалось далее невозможным, и в последние 20 лет супруги почти не виделись».

В 1877 году с разрешения Эчмиадзинского синода брак был расторгнут. Юлия Яковлевна жила в Одессе с четырьмя дочерьми, к которым до конца жизни художник проявлял любовь, внимание и заботу, перешедшую позже и на внуков, трое из которых также стали художниками-маринистами. Все эти семейные неурядицы на долгое время омрачили жизнь Айвазовского, но, к счастью, совершенно не сказались на его трудоспособности и мастерстве. Глядя на картины того периода, трудно представить, что их создавал человек, долгие годы переживающий разлуку с любимыми детьми и неустроенность семейной жизни.

«Девятый вал»

1840–1860-е годы были для Айвазовского счастливой творческой порой. Из начинающего художника он превратился в мэтра, гениальной кисти которого была подвластна изменчивая морская стихия. Но за эти годы художник познал не только крепкую дружбу, романтическую любовь, вкус славы и благополучия, но и зависть, и горечь утраты. Единственное, что осталось без изменения, это само понимание искусства Айвазовским и его мировосприятие. Он был последним наиболее ярким представителем романтического направления в русской живописи и по сей день остается им. Иван Константинович стремился к созданию грандиозных красочных полотен, которые могли прославить как то, что они изображали, так и само отечественное искусство. Блестящее живописное мастерство, виртуозная техника, быстрота и смелость исполнения только подчеркивали красоту или героический пафос. Художник видел мир таким ярким, многоцветным, что в нем всегда жило желание поделиться радостью своего восприятия.

Лучшими романтическими произведениями Айвазовского этого периода являются картины «Буря на Черном море» (1845 г.), «Георгиевский монастырь» (1846 г.), «Вечер в Крыму. Ялта» (1848 г.), «Венеция» (1849 г.); «Вход в Севастопольскую бухту», «Морской берег. Прощание», «Суда на рейде», «Севастопольский рейд» (все в 1851 г.), «Лунная ночь в Крыму» (1859 г.), «Море» (1864 г.), «Буря на Северном море» (1865 г.). Художник всегда стремился и в жизни, и в явлениях природы выделять не типичное, а исключительное, необычное, редкое. И перечисленные выше полотна отличаются особой звучностью, мажорностью цветового решения. В них с большим мастерством изображены ликующее в солнечных лучах море, сверкающие всеми красками закаты, тихие лунные ночи.

Обычно Айвазовский мысленно «лепил» картину, а затем стремительно переносил этот «слепок» на холст, словно боясь, что краски потускнеют, волны остановят свой бег, ветер прекратит шалить с облаками, а лучи солнца превратятся в бесцветные нити. Он выплескивал краски на полотно легко, как море выплескивает волны на берег, но сам впоследствии признавался, что некоторые картины «созревали» у него в голове десятки лет.

Вот, казалось, каким счастливым был для Ивана Константиновича 1850 год: слава, благосостояние, прекрасный дом и мастерская, молодая жена (с ней пока никаких размолвок), рождение первой дочери, любовь земляков… Но эмоции художника не подвластны даже ему самому. В один из дней на Айвазовского нахлынуло чувство глубокой потери. Уже ушли из жизни те, кто верил в подающего надежды академиста, – Оленин, Зауервейд, Крылов, в Италии угас веселый друг юности Василий Штернберг, скончался В. Белинский… Из Рима сообщили, что его итальянский друг Векки стал адъютантом Джузеппе Гарибальди. Мир изменился, он вдруг перестал быть безмятежным, а значит, и его искусство художника должно, как говорил Белинский, волновать и потрясать.