Александр Нильский - Закулисная хроника

Федорову вообще приходилось испытывать не мало огорчений как от подчиненных своих, так и от посторонних, которым иногда покровительствовал. Один из последних, зная его мнительность и боязнь смерти, вздумал однажды над ним надсмеяться и прислал ему по почте венчик, надеваемый при погребении на покойников. В анонимном же письме выразил желание видеть его как можно скорее в этом украшении.

В шестидесятых годах, когда была расширена свобода печатного слова, на несчастного Федорова мелкая пресса набросилась с таким отчаянным ожесточением, что Павел Степанович не успевал прочитывать всего, что о нем писалось, Про него в газетах говорились ужасающие вещи и рисовались злейшие карикатуры. Однажды придя в Большой театр, Федоров нашел на своем кресле экземпляр журнала с карикатурой на себя. Рисунок был так удобно положен, что всякий проходивший мимо мог его видеть. Павел Степанович спокойно поднял с места этот сюрприз, рассмотрел его и бережно спрятал в карман.

Его печатно упрекали во взяточничестве, приписывали ему все театральные неурядицы и закулисные несправедливости, а какой-то досужий стихотворец даже переложил некоторые сцены из «Горя от ума» на его домашнюю жизнь. В этом переложении вся семья Павла Степановича фигурировала под собственными именами. Из всей этой пародии в моей памяти сохранились только заключительные стихи, произносимые устами Фамусова-Федорова:

Моя судьба еще ли не плачевна?Ах, Боже мой, с кого же будет братьТеперь Прасковия Сергевна [5]

Когда же несправедливые обвинения и позорящая брань газет дошли до последней степени, то есть, до нестерпимости, Федоров собрал аккуратнейшим образом все, что о нем было напечатано, и представил этот «литературный сборник» министру двора графу Адлербергу, прося отставки от службы, если граф придает какое либо значение написанному. Министр обласкал его, успокоил, и Павел Степанович продолжал по прежнему главенствовать в управлении императорскими театрами.

В последние годы жизни грудь Федорова была украшена многими русскими и иностранными звездами, которыми он гордился, хотя в тщеславии его нельзя было упрекать.

VIII

Гости Федорова. — Именины Павла Степановича. — Приживалка Елизавета Самойловна. — Жена Федорова. — Дочь Павла Степановича. — Шутки Федорова. — Сестры Павла Степановича.

В пятидесятых и шестидесятых годах, вечера Павла Степановича были очень оживленны, веселы и шумны. Его усердно посещали такие видные административные лица, как московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков, петербургский градоначальник Ф. Ф. Тредов, Л. В. Дубельт, граф С. П. Потемкин и мн. др. Также охотно бывали у него М. И. Глинка, A. Н. Даргомыжский, A. Н. Серов и прочие композиторы. А про артистов и говорить нечего, они были его постоянными гостями.

В день же именин, 15-го января, Павел Степанович всегда устраивал большой парадный бал, на котором постоянно присутствовало множество знакомых. Торжество, обыкновенно, начиналось с утра. После обедни вся школа собиралась в большой танцевальной зале, на женской половине, и ожидала появления именинника. Радостный и довольный, Федоров вступал в зал, и все воспитанники и воспитанницы хором приветствовали его поздравительными виршами, специально для этого дня сочиненными. Затем он принимал поздравления у себя на дому, при чем очень много времени уделялось на завтрак и обед. Вечер же начинался спектаклем на школьной сцене. Сперва представлялась какая-нибудь драматическая пьеса, а в конце великолепный дивертисмент с балетными сценами, при участии воспитанниц, но таких, как Муравьева, Суровщикова (Петипа), Лебедева, и т. п. впоследствии знаменитых балерин.

После этого спектакля все отправлялись на квартиру Павла Степановича и веселились до рассвета. Иногда на этих балах гостей ожидали сюрпризы. Так, например, в год появления нового танца «лансье», на именинах Федорова его исполнили четыре пары, в состав которых вошли первые балетные ученицы и лучшие танцовщики. На них были надеты эффектные французские костюмы и напудренные парики. В их исполнении «лансье» произвело впечатление, и тут же оно было признано всеми присутствующими лучшим салонным танцем. Однако, как известно, в России этот танец не привился.

Душою Федоровских вечеров был, разумеется, сам хозяин. Около него всегда группировалась вся компания; время проходило незаметно, и по обыкновению гости неохотно расходились по домам. Это красноречиво свидетельствует об уменьи Павла Степановича быть беспрерывно занимательным и заразительно веселым. Вечною мишенью его шуток и острот была некая старая девица Елизавета Самойловна, которую Федоров называл «Лизой». Эта фамильярность вызывала в ней потешную жантильность и комическое кокетство. Она была огромного роста, внушительной внешности, по выражению Павла Степановича, наводившей страх даже на тамбур-мажора Преображенского полка. В доме Федорова она пребывала с незапамятных времен, в качестве приживалки.

Жена Павла Степановича, бывшая актриса, Прасковья Сергеевна, была женщиною простою, с сомнительным образованием, полученным в дореформенном театральном училище, из которого выходили артисты очень часто безграмотными. Конечно, важное положение супруга, на которого она имела большое влияние, придавало ей известного рода лоск, однако своего происхождения и воспитания она замаскировывать не умела. Наружным видом она тоже не представляла ничего оригинального: роста была среднего, имела маленькие глаза и светло-русые волосы. Носила традиционные чепцы с разноцветными лентами и была пристрастна к спиртным напиткам, очень жаловала тех из гостей, которые поддерживали ей компанию в выпивке, и была откровенно равнодушна к тем, которые отказывались от ее общества среди бутылок. Разумеется эта невоздержность в супруге Федорову нравиться не могла, но он подчинялся ее беспокойному характеру и молчал. С этой стороны ему жилось не хорошо. Прасковья Сергеевна называла Павла Степановича «Полинькой», а он ее «Пашенькой». Это казалось трогательным и умильным.

Единственная дочь их, Евдокия Павловна, была очень невзрачною девицею. Красивыми чертами лица она не обладала, была бледна и малокровна, что хотя и гармонировало с ее светлыми волосами, но вовсе не было ни оригинально, ни очаровательно… Имела характер сентиментальный и влюбчивый; часто была задумчива и редко весела. Постоянно витала в сфере отвлеченных идей и выказывала склонность к меланхолии. Евдокия Павловна была превосходною музыкантшею и недурною художницей; день проводила за чтением романов, а вечер высиживала в опере.