Иван Попов - Ложь. Записки кулака

— А почему немцы не отправили их прямо домой, ведь Чехия и Германия соседи?

— Я точно не знаю, но очевидно, чехи отказались сдать оружие, а немцы были не в силах разоружить эту армию. Вот они и спровадили чехов в Россию. Тем, конечно, надо было кормиться, как-то добираться до дому, и они силой стали захватывать поезда, грабить окрестные города и села, разоружать наши отряды и расстреливать командиров. Тем самым расчищать путь Колчаку.

— И много их, этих чехов?

— Представь себе, очень много. Их поезда протянулись от Волги до самого Дальнего Востока и уезжать из России особенно не торопятся, так как возможность безнаказанно заниматься грабежом и мародерством. Так что, Сергей Егорович, готовься к эвакуации из Симбирска советского правительства, которое тебе со своим отрядом придется сопровождать. Об этом пока никому ни слова. А теперь пошли домой!

И, действительно, прошло несколько дней, белогвардейцы прорвали жиденькие ряды Красной Армии и вышли к Волге. Симбирск пришлось оставить.

Началась эвакуация представителей Советской власти, которой руководил Варейкис. Уезжали пароходами вверх по Волге. На стареньком пароходе «Стержень» отбыл Варейкис со своими товарищами, а следом за «Стержнем» поспешал небольшой пароходик «Купец», на котором была разношерстная команда, в основном из революционных матросов Волжского пароходства. В пути это речное братство распустило слухи, что Варейкис с другими большевиками везут большую сумму денег из Симбирского банка и хотят с ними сбежать за границу. Было решено захватить «Стержень», забрать деньги и разделить, а всех руководителей перестрелять. Они не знали, что пароходы прикрывали с берега пулемётчики Сергея.

В канун отплытия транспорта, в пулемётную команду пришел Цецарин, собрал личный состав и поставил перед ними задачу охранять членов губисполкома. Для этого им было приказано ехать высоким берегом Волги, но на таком расстоянии от берега, что бы было незаметно для плывущих по воде. При этом не спускать глаз с пароходов и оберегать пассажиров от всяких неожиданностей в случае возможных нападений белогвардейских вооруженных формирований, отрядов разгульных анархистов, да и просто бандитов. Цецарин оказался прав, организовав тайное сопровождение. Стоило пароходам отойти от Симбирска на какую-нибудь сотню километров, как братва с «Купца» потребовала, чтобы пароход «Стержень» пристал к правому берегу и принял от них представителей для переговоров. Бойцов Сергея с пароходов было не видно, но как внезапно сблизились и пристали к берегу суда, c берега заметили сразу. В утренней тишине, по воде далеко разносились голоса, и весь шум на пароходах был хорошо слышен. Поняв, что назревает бунт, Сергей решил вмешаться и навести порядок. Он выгнал на край обрыва одну тачанку с пулемётом, приказал дать очередь в воздух и громко приказал всем замолчать. Для пассажиров пароходов это появление оказалось полной неожиданностью, и шум мгновенно умолк. Сергей продолжал:

— Я, командир пулемётного отряда Пономарёв, приказываю пароходу «Стержень» следовать дальше своим курсом, а «Купцу» стоять на месте до моего особого распоряжения!

Так как отряд до сих пор не показывались на глаза экипажам пароходов, то там посчитали, что слова Сергея являются бредом. Да и откуда здесь было взяться целому пулемётному отряду, если пассажиры до сих пор даже одного человека на берегу не заметили. Как только шок прошел, с «Купца» понеслись угрозы и сплошной мат. Сергей подал знак и тут же на берег выскочили остальные тачанки. Все четыре пулемёта сразу же предупредительно застрочили, поднимая вокруг парохода небольшие фонтанчики. Когда смолкла стрельба, на пароходе воцарилась гробовая тишина. Сергей прокричал:

— Эй, на «Купце», вот так уже лучше! И предупреждаю! Если сделаете малейшую попытку сняться с якоря, дам команду расстрелять ваш пароход. А теперь отдыхайте!

Так Сергей второй раз выручил Варейкиса в опасной для жизни ситуации.

В верховьях Волги команда Сергея влилась в созданную Алатырскую группу войск, которая позже участвовала в тяжелых боях за освобождение Поволжья от Колчака. В наступлении на город Буинск он был вторично ранен и, как нарочно, опять в руки. Одна пуля прошла навылет через правую, другая перебила нерв и раздробила кости левой руки. Направили раненого в лазарет Симбирска. Раны заживали неважно, пальцы свело, руки были словно деревянные, и совершенно не слушались. Однажды его навестил сам Варейкис, который поддержал его морально, пообещал выхлопотать пенсию и отправить на лечение в Москву. Свои обещания он выполнил и, когда Сергея отправляли в Москву, лично пришел проводить его и от имени Тухачевского вручил ему новенький маузер. В Москве его подлечили, но вылечить совсем оказалось невозможно, нужно было время. Руки в локтях сгибались, но пальцы не действовали. Ему выписали проездные документы и отправили домой. Молодой, полный сил мужчина, остался калекой, непригодным ни к какой физической работе. Выручала пенсия, которую ему назначила советская власть за заслуги в борьбе с её врагами. С тех пор на селе за ним укоренилась прозвище: Серёга — косорукий.

Очень тяжело переживал свое ранение Сергей. Нет, испытывал он не физические, а моральные муки. Он не мог работать физически, обслуживать себя, и приходилось жене ухаживать за ним, как за тяжелобольным. Она не только умывала и мыла его в бане, а одевала, обувала и даже кормила с ложки. Правда, братья и сёстры за это время повзрослели, так что работать по дому и в поле было кому, но сама мысль об инвалидности не давала ему ни минуты покоя. Между тем время шло, жизнь продолжалась, не считаясь с переживаниями Сергея. Пока он мотался по фронтам, вышла замуж Мария, старшая из сестёр. Вторая Мария, четырёхлетняя дочка, его копия, робкая и незаметная девочка, дичилась отца и не подходила к нему, а как хотелось ему взять её на колени и приласкать. Вторая дочь, Татьяна, уже твёрдо сидела в люльке, вполне осмысленно оглядываясь по сторонам.

Так и жил бы Сергей, поправляя здоровье, обласканный и ухоженный, но тут поднял бучу брат Никита, решивший жениться. К этому моменту ему исполнилось семнадцать лет, и он задумал избавиться от опеки отца. Егор Иванович долго отговаривал его от этого шага, просил подождать с женитьбой до конца войны, но все было напрасно. Егор Иванович был упрямым и непреклонным в своих решениях, но сын не уступал ему в этом, да и своим обличием уродился в отца. Был он небольшого роста, смугл, черняв, с карими глазами. Всегда куда-то спешил, был подвижен, непоседлив, дерзок. Не выносил замечаний в свой адрес. С детства был склонен к махинациям, вечно что-то менял, что-то приобретал, обманывал, за что и прозвали его — Шибай. Егор Иванович противился женитьбе сына не потому, что шла война, и не потому, что Пономарёвым не на что было справлять свадьбу, а потому, что ему не нравился выбор сына. В жёны Никита выбрал себе Фёклу, девушку из рода Рыбиных. Рыбины были, пожалуй, побогаче Пономарёвых и Егор Иванович не прочь был породниться с ними, но слишком худая слава шла о них на селе. Почему-то их считали придурками, а если о ком-нибудь на селе пустят слух, то это навечно. Главой семьи Рыбиных был Митрон. У него было четыре сына и две дочери, все рослые и физически очень сильные. Зная об этом, в селе никто и никогда их не трогал, боялись. Как и все сильные люди, они были добродушными, покладистыми, никогда не ввязывались в драки и были, по мнению людей, не от мира сего. Очевидно, это послужило той отправной точкой, которая дала возможность людям считать их недоумками. Не в пример другим, семья была трудолюбивая, успешно вела свое хозяйство, в доме был достаток и благодать. Но эта благодать длилась до женитьбы сыновей. Невестки, пользуясь добродушием мужиков, активно взялись за перевоспитание супругов на свой лад и по своему подобию. С тех пор в тихой и благополучной заводи дома Рыбиных начались ссоры и скандалы, что дало возможность людям окончательно убедиться в том, что все они с придурью. Ссору обычно начинали жёны, за своих жён начинали заступаться мужья, что зачастую приводило не только к скандалам, но и к дракам. Отец пытался примирить расходившихся сыновей, но часто заканчивалось тем, что сыновья, начав драку между собой, потом набрасывались и на отца. Однажды, в очередной драке, старший сын Иван схватил запасную оглоблю и ударил ей отца по голове. То ли оглобля была с трещиной, то ли голова оказалась на удивление крепкой, но оглобля сломалась, а отец устоял на ногах и смог разметать сыновей по двору, как котят. Однако с тех пор отец оглох, и вскоре его стали звать не иначе, как Митрон Глухой.