Евгений Белоусов - Повесть военных лет

В последнюю ночь никто не ложился спать. Пили вино, пели песни до утра. С нами возвращались и гражданские, те, что были на работах в Германии. Среди них было много молодых симпатичных девчат. В эту ночь я впервые услышал песню "Синий платочек". Мне она очень понравилась. Пели несколько девушек, которые присоединились к нашей компании. Пели русские песни, пели украинские. Мы прощались с Францией, прощались с этой жизнью. Впереди неизвестность. Как встретят нас на Родине?

21 июня 1945 года нас погрузили, на американские грузовики, по 24 человека на машину, и привезли на аэродром города Реймс. На аэродроме нас ждали американские, военные, десантные самолёты марки "Дуглас". Аэродром был огромный, и самолёты стояли один за другим до самого горизонта. К каждому самолёты подходила одна машина, и все 24 человека по металлической лесенке поднимались на борт самолёта. Перед посадкой нас предупредили, что, если у кого есть оружие, то надо его сдать. На нашей машине таковых не было. Свой "браунинг" я сдал ещё перед отправкой на первый сборный пункт. Итак, 21 июня 1945 года в 8 часов утра, мы покинули Францию. В 10.40 мы произвели посадку на аэродроме города Пильзень в Чехословакии. Рядом с этим городом проходила демаркационная линия. По одну сторону были американские войска, по другую Советская Армия. Пильзень был у американцев.

С аэродрома нас, только мужчин, американскими грузовиками привезли на железную дорогу и погрузили в теплушки весьма длинного товарного поезда, который уже ждал нас. Вскоре мы двинулись на Восток. На окраине города, через реку, был железнодорожный мост. Со стороны города, на посту стоял американский солдат в начищенных ботинках, в отутюженных брюках, френче, рубашке с зелёным галстуком в цвет рубашки. На противоположном конце моста, на посту стоял русский солдат. Сапоги с кирзовым голенищами крема никогда не видели, гимнастёрка видавшая виды, перетянута брезентовым ремнём так, что низ гимнастёрки торчит веером. Разительная разница внешнего вида. Мы оказались в Советской зоне оккупации.

Через Чехословакию, Польшу, Западную Украину ехали девять дней. Погода стояла отличная, без дождя. В вагонах была духота. Поэтому весь народ выбрался на крыши. Научились по двери и выбираться на крышу вагона, и спускаться вниз, в вагон, научились и перепрыгивать с крыши своего вагона на крышу другого, и всё это на ходу поезда. У ребят были гитары, аккордеоны, скрипки. Под аккомпанемент пели песни. На стоянках в поле рвали траву и стелили на крыше для мягкости. Некоторые и спали на крыше. Дорога была не электрифицирована, и нас везли паровозы, меняясь на станциях. Крупные города, как правило, объезжали стороной. Ехать на крыше было безопасно. Сидя на крыше, ты был ниже высоты трубы паровоза. Опасно было только стоять, проезжая железнодорожные станции, поскольку тут были переходные мосты, провода. Во всяком случае, за всю дорогу не было ни одного несчастного случая. Кормили нас нормально. С нами ехало несколько полевых кухонь. На железнодорожных станциях ребята продавали, кто что мог. Покупали разносолы и самогон. Но пьяных не было видно, за ними следили трезвые. Ехали дружной семьёй. Эшелон никем не охранялся, и, при желании, можно было сойти с поезда. Некоторые так и делали, но таких было не много.

На девятые сутки днём прибыли в польский город Перемышль (сейчас Пшемысль). Здесь заканчивалась европейская колея железной дороги и начиналась русская колея, которая, как известно, шире европейской. Поэтому нам всем надо было перейти, через город, на другой вокзал и погрузиться в другой эшелон, уже советский. Тут стало известно, что никто домой не поедет, что всех отправят в лагеря. Поэтому до второго эшелона дошло не больше половины приехавших. Остальные, видно, решили не рисковать. Мы же погрузились в советский эшелон и поехали дальше на Восток. Часа через два мы приехали на советско-польскую границу.

11. Родина

Советские пограничники переписали нас всех в журнал и дальше мы поехали уже под конвоем. Примерно через час нас выгрузили на небольшом полустаночке, на окраине городка Мостиска. Здесь, за колючей проволокой, со сторожевыми вышками, стояли три дома: один двухэтажный и два одноэтажных. Это был ПФП проверочно-фильтрационный пункт, лагерь КГБ.

Нас остановили у закрытых ворот, и старший конвойный ушёл в ПФП. На нас, из-за колючей проволоки смотрели такие же ребята, как и мы. Стали переговариваться. Спрашивали, давно ли они за этой проволокой? Последовали ответы: кто два, кто три месяца. Наши стали между собой говорить, что это, наверное, полицаи или те, что служили у немцев в армии. Нас же долго держать не будут. Пересчитав прибывших, конвойные завели нас в зону, провели в помещение. Указали, где можно разместиться. В помещении были двухярусные нары с матрацами, набитыми соломой. Туалет русский, на улице. Стали знакомиться со старожилами, расспрашивать. Узнали, что режим строгий. Охрана стреляет.

В зоне, кроме трёх больших домов, стоял ещё один небольшой дом на несколько комнат. Туда вызывали по списку. Там следователи КГБ вели допрос. А ещё во дворе было такое небольшое возвышение, остатки старого фундамента. С этого возвышения каждое утро зачитывали списки: кому и в какое время идти на допрос, кому собирать вещи и отправляться домой. Конечно, отправляли домой только после окончания следствия. В первую очередь отправляли домой: инвалидов, не имеющих конечностей, туберкулёзников, больных сифилисом, естественно, после допроса и медицинского освидетельствования. Отправляли также и не служивших в армии, с образованием меньше четырёх классов.

Недели через три вызвали и меня на допрос к следователю. Следователь был в звании лейтенанта артиллерии. Когда закончилась война, из-за границы на Родину стали возвращаться сотни тысяч пленных и угнанных в Германию на работу. Органы КГБ не могли своими силами справиться с допросом и следствием по делам всех возвращающихся. Поэтому на следственную работу были направлены армейские офицеры. Вот к такому следователю я и попал на допрос. Беседовали мы с ним долго. Он задавал вопросы и подробно записывал мои ответы. Я отдал ему мою красноармейскую книжку, где были все данные, кто я и где воевал. Эту книжку я сохранил и пронёс через весь плен. Она у меня была вклеена в переплёт блокнота. Это мне сделал мой друг по лагерю, он до войны работал переплётчиком. А в блокноте этом я вёл дневник в плену. Отдал я следователю и справку из партизанского отряда и три групповые фотографии отряда "капитана Макса", где был сфотографирован и я.

Вот так в КГБ было заведено дело и на меня. Один мой хороший знакомый, который всю жизнь проработал на руководящих должностях в КГБ, сказал мне: "Твоё дело будет ходить за тобой до гробовой доски, куда бы ты ни поехал, в пределах СССР". Я это почувствовал, когда после окончания института, приехал в Новосибирск на работу. В то время я был машинистом котла на ТЭЦ-2. Однажды мне на работу позвонил незнакомый голос и предложил мне после работы обязательно придти по названному адресу. Это было недалеко от дома, где я жил. Я пришёл, позвонил. Дверь мне открыл мужчина средних лет, пригласил войти в квартиру. Пригласил раздеться. Мы вошли в комнату, сели за стол. Он показал мне удостоверение работника КГБ. Стал расспрашивать, какие разговоры ведут рабочие, мастера? Есть ли недовольные властью? Я отвечал, что всё хорошо и ничего антисоветского нет. Потом он сказал: "Мы знаем, что вы были в плену за границей. Вот, на таких как вы и выходят агенты иностранных разведок. Таких, как вы и вербуют. Могут и вам предложить работать на них". Взял с меня подписку, что я никому не расскажу о разговоре с ним. Потом ещё три раза приглашал меня на эту квартиру, для получения информации о товарищах по работе: кто и что говорит? Но, так как интересной информацией я не обладал, то приглашения прекратились.