Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

Молодой человек, которому и в голову не могло прийти, что такая красивая дама может заговорить с ним, совершенно онемел, стоя рядом с кучей нарубленных дров, не понимая, чего хочет от него герцогиня.

— Ну давай, пошли, — сказала ему Мария-Луиза.

И, взяв дровосека за руку, она подвела его к постели из мха, улеглась и резко задрала свои юбки, обнажив то самое место, которое так любил Его Величество император.

Это неожиданно открывшееся зрелище потрясло дровосека. Он стал креститься и бормотать молитвы, полагая, что оказался жертвой происков нечистой силы.

Расстроенная Мария-Луиза потянула его за ногу так, что он упал рядом с нею.

— Ну, иди же, дурачок!

На этот раз парень уже не сомневался, что имеет дело с одной из тех зловредных и похотливых фей, которые, по народному поверью, время от времени появляются в лесах, чтобы попробовать совокупиться с людьми.

Высвободив резким движением свою ногу, он, как безумный, прибежал домой и, дрожа от страха, рассказал об опасности, от которой едва спасся.

Его отец и пятеро других дровосеков были заняты тем, что старались срубить огромный дуб. Все разом остановились, удивленно покачали головами, отложили топоры и, выяснив место появления феи, быстро направились туда.

По дороге они встретили Марию-Луизу, которая с блуждающим взором искала какого-нибудь другого дровосека. Увидев шестерых приближающихся мужчин с волосатыми руками, она издала возглас восторга и упала на траву.

Тогда дровосеки, давно уже не верившие ни в каких похотливых фей, выстроились в очередь, подобно простолюдинам, ждущим в голодный год своей очереди в булочную, и один за другим отдали экс-императрице все лучшее, что у них было.

А тем временем молодой человек, напуганный опасностью, которой подвергается его отец, с громкими криками побежал на поворот, где свита поджидала Марию-Луизу.

Г-н де Маршаль, имперский комиссар, присланный Веной после пармского восстания 1831 года, вышел из своей кареты и подозвал юношу.

— Что происходит?

— Там злая фея хотела втянуть меня в грех. А сейчас я боюсь, что она сделает что-нибудь плохое с моим отцом и его товарищами, которые не испугались и пошли прогнать ее из леса.

«Теперь настала очередь г-на де Маршаля покачать головой, — пишет автор „Хроники“. — Он спросил, во что одета „фея“, и, получив ответ, попросил молодого человека вернуться домой».

Члены двора, хорошо знавшие свою монархиню, ждали, ухмыляясь, конца приключения.

— Оставайтесь здесь, — строго сказал им г-н де Маршаль. — Я пойду взглянуть, насколько верны все эти россказни, а главное — не подвергается ли опасности жизнь Ее Высочества м-м герцогини.

Вскоре он появился на поляне, где в тот момент Марию-Луизу обслуживал последний дровосек.

Остальные в блаженном состоянии сидели на бревнах и ждали, когда их товарищ завершит работу.

Заметив появление г-на де Маршаля, они испугались и сбежали, оставив шестого «продолжать начатое дело, не подозревая, что у него появился свидетель». Этот последний, окончив работу, заметил наконец имперского комиссара и, «кое-как застегнув одежду, припустился к своему дому».

Тут Мария-Луиза открыла глаза и увидела г-на де Маршаля.

— Как? Вы тоже здесь? — сказала она с любезной улыбкой. — Я от вас этого никак не ожидала.

Имперский комиссар, притворившись, что ничего не видел и ничего не понял, спокойно ответил:

— Надеюсь, Ваше Высочество, вы не простудились, позволив себе такую неосторожность, как краткий отдых на траве.

Ничего не ответив, Мария-Луиза поднялась и направилась к своей карете.

Прошло несколько дней, и г-н де Маршаль, положение которого при герцогском дворе стало нестерпимым, попросил отозвать его в Вену.

Вот тогда-то Меттерних и отправил в Парму графа Шарля де Бомбеля.

Мария-Луиза приняла его с лукавой улыбкой.

«Граф де Бомбель, которого я побаивалась, пока мне очень нравится, насколько я могу об этом судить за столь короткое время, — писала она своей верной приятельнице Виктории. — Он соединяет в себе все, что только можно пожелать: твердость характера и мягкость манер; к тому же человек этот невероятно добродетельный, ну просто истинная находка».

И тем не менее очень скоро Мария-Луиза вознамерилась уложить этого достойного человека в свою постель и убедить в том, сколь велики радости под стеганым одеялом. Приняв такое решение, она стала принимать его в прозрачном дезабилье, «позволявшем увидеть, — как об этом рассказывает г-н де Гротц, — и живот, выносивший римского короля, и грудь, трепетавшую при падении Парижа, и бедра, о которых грезил Наполеон на острове Святой Елены».

После того как герцогиня преуспела в своем начинании, новый глава Пармского двора стал регулярно проводить с нею ночи.

17 февраля 1834 года она тайно обвенчалась с ним.

Отныне бедному графу пришлось каждую ночь выполнять тяжкую работу. Г-н Гротц, по-видимому, догадался об этом, потому что он утверждает, что новый супруг герцогини признался своему другу:

— Каждую ночь мне приходится воздавать почести вдове Наполеона, вдове Непперга, дочери императора, эрцгерцогине Австрии, экс-императрице французов, герцогине Пармской и, наконец, моей жене.

Трудно не согласиться, что для одного мужчины это чересчур.

Несмотря на огромные запасы темперамента, которому История однажды должна была воздать должное, очень скоро одного г-на де Бомбеля Марии-Луизе показалось явно недостаточно.

Рассказывают, что по утрам, когда измученный ночными трудами граф еще спал тяжелым сном поденщика, экс-императрица с горящим взором и влажными губами выбегала в коридор на поиски какого-нибудь приятного офицера…

Если она такового находила, то увлекала его в какую-нибудь дальнюю комнату и там, невольница имперских хромосом Австрии, согласно выражению того времени, «заставляла навести блеск на свой полуостров»…

Само собой разумеется, г-н де Бомбель очень скоро заподозрил супругу в подобных излишествах и стал искать способ как-то умерить ее пыл.

Небольшое путешествие в Ишль, в Австрию, должно было, по его мнению, подействовать благотворно.

— Вы отправитесь на воды, — сказал он герцогине. — Я вижу, вы утомлены, и думаю, лечение пойдет вам на пользу.

Кроме того, он посоветовал ей пить как можно больше козьего молока. В те времена оно считалось болеутоляющим и способным потушить любовный огонь и непристойный жар.

Для полного своего спокойствия, используя такой предлог, как «опасность, которой подвергается Мария-Луиза теперь, когда карбонарии грозятся залить Европу огнем и кровью», он приставил к герцогине охранника, который должен был находиться при ней неотлучно «на протяжении всего путешествия и всего пребывания в Ишле». Охраннику следовало стоять перед дверью в комнату герцогини Пармской.