Леонид Аринштейн - Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

Полагалось, чтобы примерно в 100–200 метрах впереди было боевое охранение, и по бокам примерно в 100 метрах должно было быть фланговое охранение – надо было следить, чтобы солдаты из боевого охранения не «прижимались» к идущим по дороге, а действительно были на нужном расстоянии, могли вовремя предупредить[10], что было очень существенно, потому что не раз мы попадали в ситуации, когда мы идем вроде бы свободным маршем по дороге, а тут вдруг ни с того ни с сего начинается фланговый обстрел, и если бы не охранение, то основная масса солдат попадала бы под обстрел. Надо было следить за тем, чтобы мы не сбивались с курса, проложенного по карте, потому что в Германии дорог очень много и выбор страшно затруднен – всё время какие-то перекрестки, можно пойти налево, направо.

Мне приходилось – собственно говоря, Кузин от меня этого и требовал, – чтобы я время от времени проверял, на каком расстоянии идет охранение и идет ли оно вообще (можно было представить, что ребята просто, так сказать, сачканули и пошли в строй). И мне приходилось бегать – сначала впереди колонны, потом по флангам – смотреть, на месте ли они… И вот, помню, один раз, не доходя до Николайкена, еще не рассвело, я бегу впереди колонны и вдруг смотрю: на обочине большака, по которому мы шли, лежит убитый солдат из охранения, и буквально в течение секунды, не успел я подать сигнал, что солдат убит, как начался ураганный обстрел. Ну, командиры рот, надо сказать, сразу сориентировались, дали команду: к бою, залечь. Мы тут же за дорогой заняли боевые позиции, и дальше уже начался нормальный бой…

Позже, когда у нас выбили многих офицеров – командиров взводов, Кузин мне поручил командовать (не снимая с меня всех других обязанностей) еще и стрелковым взводом. Правда, стрелковый взвод был такой, что лучше бы его и не было: всего 8 человек, а во взводе полагалось иметь 20 человек. И воевать, имея восемь человек, – это дело обреченное. Но тем не менее как-то справлялись и как-то двигались. Тем более что, начиная с Мазурских озер, марши уже кончились и начались сплошные неприятности, нужно было буквально каждую маленькую деревушку, каждый пригорок брать с боя. Вот тогда, собственно, у нас и пошли потери. И мы таким образом добрались почти до самого Балтийского моря. Мы шли в северо-западном направлении, то есть всю Восточную Пруссию фактически пересекли по диагонали, и должны были выйти (собственно, потом и вышли) в район города Эльбинга – теперь это Польша, Эльблонг называется. Там примерно километрах в 15–20 от побережья шла большая бетонированная автотрасса Кенигсберг – Берлин, высокая такая, это было как бы естественное укрепление, и за этой трассой немцы окопались с тяжелой артиллерией, с большими силами и не подпускали нас к морю, чтобы мы их не отрезали (мы вышли за Кенигсберг: Эльбинг примерно уже километрах в 70 или 80-ти от Кенигсберга по этой трассе). Мы должны были эту трассу преодолеть.

И вот тут-то мы окончательно и выдохлись, тут мы понесли огромнейшие потери, и до моря нам так дойти и не удалось. Надо сказать, что когда немцы давали себе команду обороняться до последнего, они оборонялись очень упорно, и нашему батальону, всему нашему полку, в общем, не удалось перерезать этот автобан. Нас в батальоне осталось что-то человек одиннадцать вообще. Уже и Кузина ранило (но легко, в руку, он потом вернулся), уже и Балана не было, и, собственно говоря, и офицеров-то не осталось: Редькин был ранен, и Комарницкий был ранен, и Пономарев был ранен. Офицеров оставалось – Нигматулин и я – всё, еще несколько сержантов и солдат. И тогда пришлось уже сообщить в полк, что нас фактически не осталось. Ночью нас заменили: пришла какая-то другая часть, а нас сняли – всю дивизию. Видно, такие же потери были и в других полках и батальонах.

Так мы до моря и не дошли: мы шли-шли, просекли всю Восточную Пруссию от Граево, от границы Польской, но вот не дошли до моря 15–20 км.

Нас сняли на отдых, но отдыхали мы недолго, потом нас направили под Кенигсберг. Вернулись многие с легкими и средними ранениями: вернулся Кузин, вернулся Комарницкий, еще два или три офицера вернулись в часть[11]. Ну, нам там прислали и новых людей, и мы, конечно, пополнили свои ряды. Это уже было в конце марта, а в апреле был штурм Кенигсберга.

2. Кёнигсберг – Королевец

Перед тем как взять Кенигсберг, его очень сильно бомбили. Говорят, что бомбили англичане и американцы, но, по-моему, его бомбили и наши, но это несущественно… Только после двух или трех дней сильнейших бомбардировок начала двигаться наша сухопутная армия – танки и пехота. При этом Кенигсберг был окружен целой системой больших фортов, каждый из которых защищало человек 60, может быть, 80, вокруг они были заминированы, из них стреляли – такие крупные доты, целые форты. По-моему, их было 10 или 12 вокруг города: у меня есть карта, можно посчитать и посмотреть. Каждый полк и даже целая дивизия знали, какой форт они должны взять…

Мы долгое время находились в маленьком, не тронутом войной живописном городке на берегу Прегеля – Прёйсиш-Арнау, где мы готовились к боевым действиям: нам построили модель этого форта, мы знали, что мы должны будем такой форт брать, и упражнялись в этом – как бы репетировали, что мы должны делать.

5 апреля ночным маршем мы перешли на исходные позиции в маленький городок Коммен – там был немецкий аэродром, разбомбленный полностью, – и 7-го рано утром, примерно в шесть утра, мы начали свое движение вот сюда:

Наша дивизия должна была наступать тремя полками: один полк (не помню, какой именно, 91-й или 93-й) должен был пройти до форта, наш полк – 95-й – должен был этот форт ослепить или взять, третий полк должен был, минуя форт, идти к Кенигсбергу.

В действительности мы на протяжении почти всего времени – часа три с половиной – просидели в районе деревушки Мандельн, и к моменту, когда полк – 91-й или 93-й, – один из полков нашей дивизии нам расчистил путь и мы продвинулись к форту, то уже на подступах мы увидели, что форт выбросил белый флаг… Из форта начали выходить немцы небольшими группками, вышел с одной из них и начальник форта седоватый оберет – полковник, и как раз так получилось, что мы были недалеко, он увидел единственного прилично одетого человека, а у меня была форма, которую нам прислали из Англии (коверкотовая гимнастерка и т. д.), и хотя я был не Бог весть кто – младший лейтенант, но от солдат я все-таки отличался. И он подошел ко мне… Да, опять же его удивило, что я к ним обращался по-немецки, и он понял, что я по-немецки говорю. Как полагалось, мы организовали выход этих людей: они должны были сбрасывать свое оружие и идти дальше в тыл, а перед этим у них полагалось снять погоны и знаки отличия – там кокарды и всё прочее (они сами это делали). У этого полковника была удивительная планка с орденами, и я не удержался и сказал: «Herr Oberst…» – в общем, что сейчас у вас этого всё равно не будет, дайте-ка это мне. И она у меня сохранилась… У него был и рыцарский крест, и железный крест, я так до конца и не понял всего, но это были очень высокие награды. Вообще, полковник Вермахта – это фигура. Не знаю, был ли он комендантом форта или начальником системы обороны на юго-востоке Кенигсберга. Я ни имени его не спросил – очень жалею, надо было, конечно, как-то спросить. Такое породистое лицо, красивый был человек… Надеюсь, что он выжил. Ну, сейчас-то его, наверное, уже нет на свете – тогда ему было лет 35–40, если не больше…