Семён Борисов - Баженов

Чаша народного гнева переполнилась…

Волнения охватили народ. Поджигали фабрики, где вследствие грязи особенно свирепствовала чума. Попутно жгли и помещичьи дома. В Донском монастыре убили архиепископа Амвросия.

Огромные толпы двинулись на Красную площадь и заполнили ее всю от храма Василия Блаженного до Никольской улицы. Генерал Еропкин тщетно пытался уговорить толпу разойтись.

Толпа напирала, смяла стражу и через Спасские ворота прорвалась в Кремль. По народу дали залп из пушек в упор. Картечь проложила ряды, но толпа сомкнулась и, заглушая крики раненых, устремилась вперед.

Баженов находился один в модельном доме — команда была по случаю чумы распущена — и с ужасом смотрел в окно на разбушевавшуюся народную стихию. Он видел, как толпа наступала на дворцы, опрокидывая стражу. Среди бунтовщиков Баженов заметил и солдат гвардии, несших караульную службу в Кремле. Он ждал, что вот-вот толпа ворвется в модельный дом, и самое дорогое и прекрасное в его жизни — модель будет разнесена на куски.

Баженов решил погибнуть вместе со своим детищем и зарядил пистоль…

Но волна народного гнева шла по другому руслу. На модельный дом никто и не думал посягать.

Баженов осунулся, приходил в раздражение от пустяков. Строительство было начато, но деньги отпускались неаккуратно и гораздо меньше, чем требовалось. Подрядчики уклонялись от поставок, рабочие голодали и еле волочили ноги.

Вместо денег шли только бесконечные запросы, требовавшие отписок. Начальник экспедиции Измайлов сидел дома, раскладывал пасьянсы или сочинял вирши, а если и покидал свой кабинет, то, по пути на бал, заходил к Баженову и передавал ему партию бумаг.

— Посмотрите, любезный друг, и ответьте, что по вашему разумению должно.

Баженов неучтиво отказывался, ссылаясь на занятость; Измайлов надменно отвечал:

— И мне, любезный друг, недосуг…

Баженов решился на дерзость и написал письмо императрице:

«Вверенное мне вашим императорским величеством производство в Москве столь огромного здания, долженствовало, по званию моему, упражнять все мои мысли и тщание. Я обязан, однако ж, по несчастию, употребить вместо того большую по моей непривычке часть времени на чтение указов и писание моих представлений. Едва строение началось, а уже стопы дел накопились. Такое начало заставляет меня опасаться, чтоб сия переписка не сделалась со временем единственной моей работой»…

«Архитекторская команда» терпела лишения. Ученики ходили голодные и оборванные. Архитекторам не платили жалованья. Бедность доходила до того, что Баженов вынужден был хлопотать о возврате двух грифельных досок, взятых учениками на дом. Ученики вместе с родителями умерли от чумы, и доски были опечатаны, как опасные в смысле заразы.

Но, несмотря на трудные условия, команда все же превратилась в художественный центр, где разрабатывались проблемы нового русского искусства. Баженов устраивал для архитекторов и учеников беседы, излагал теорию Витрувия, делился своим европейским опытом. Плодом этих бесед явился «Словарь архитектурных речений».

Друг Баженова — Каржавин подготовил к печати перевод первых двух книг Витрувия. В предисловии переводчик указывает «Оного творения две первые только книги переведены 1772 года для школы архитектурной, что была тогда при модельном доме в Москве, под ведомством Кремлевской экспедиции и господина архитектора Баженова, который список с оных сообщил Санкт-Петербургской императорской академии и сия выдала их в свет на конце прошедшего года с изрядными фигурами, а оригинал и поныне хранится в библиотеке сего славного в разных Европских Академиях Российского художника».

Выращивая молодых русских архитекторов, Василий Баженов всячески помогает творческому развитию своих сотрудников.

Так, Баженов ходатайствует о пожаловании Казакову секунд-майорского чина и аттестует его: «Он познаний в архитектуре столько приобрел, что не токмо при начале строения, но и впредь к большим делам способен, а сверх того, и в случае болезни его, Баженова, самую его должность по нем отправлять может»…

Баженов занялся составлением сметы Большого Кремлевского дворца. Ему помогали такие опытные строители, как Казаков, Бланк. Стоимость дворца определилась в 20 миллионов рублей.

Смету дали проверить Франческо Кампорези, с завистью следившему за работой Баженова.

Кампорези доложил Екатерине:

— Ваше величество, по моим подсчетам, господин Баженов заметно, я полагаю, что это, конечно, невольно, по ошибке, преуменьшил расходные статьи. Дворец будет стоить не двадцать, а пятьдесят миллионов рублей…

Екатерина, привыкшая к тому, что все сметы преувеличивались — тогда легче воровать, — удивилась.

— По какой причине господин Баженов сосчитал меньше расходу?

— Не могу знать, — лицемерно опустив глаза, ответил Кампорези.

Сумма в 50 миллионов рублей могла заставить Екатерину задуматься. Начавшаяся война с Турцией поглощала все доходы казны. Известно, что только первые два года этой войны стоили до 25 миллионов рублей, что почти равнялось тогда годовому казенному доходу. Каждый миллион выжимался в стране буквально с кровью — все чаще вспыхивали крестьянские восстания против непомерного феодально-дворянского гнета. Пугачевское движение уже созревало на юго-востоке России.

Откуда могла достать Екатерина II новые десятки миллионов на строительство Кремлевского дворца, — об этом она молчала. Весь мир уже был оповещен о грандиозном проекте кремлевского строительства, и никто не смел сказать, что экономическое положение государства неблагоприятно для такой величественной работы.

От работ над моделью перешли к составлению плана реконструкции Кремля. Баженов составил план с нанесением на него всех старых кремлевских строений, до поповских дворов включительно, и с чертежом нового дворца, внутренних площадей и улиц. По этому плану Кремль превращался в художественно организованный ансамбль, включающий сохраняемые дворцовые строения и церкви.

На 9 августа 1772 года была назначена торжественная закладка фундамента Большого Кремлевского дворца. Екатерина II любила пышные церемонии, в которых кульминацией празднества являлась ее собственная персона…

КАТАСТРОФА

Настал торжественный день «освящения земли».

Баженов счастлив. Он близок к воплощению в граните и мраморе мечты своей жизни — подлинное счастье зодчего. В лучах славы растаял холод дней одиноких мечтаний, горьких обид и унижений. Баженов решил отдать всю жизнь строительству дворца, и тогда имя его станет бессмертным. Баженов был уверен, что построенный им дворец займет место рядом с лучшими памятниками античности, и его родина по праву будет гордиться этим архитектурным произведением русского художника.