Александр Василевский - Дело всей жизни

Нашим левым соседом был 427-й полк. Однажды противнику удалось прорвать его фронт. Чтобы обезопасить фланг, командир 429-го полка Дрейвич решил использовать находившийся в резерве второй стрелковый батальон и контратаковать врага. Атака оказалась успешной, белополяки отступили, а за открытым флангом полка мы сумели создать заслон. Я командовал вторым батальоном. Попытки установить связь с 427-м полком оказались тщетными. Из сообщений отдельных бойцов этого полка, отошедших во время боя в наш район обороны, выяснилось, что их полк, понеся потери, в беспорядке отступил.

Вечером того же дня Дрейвич вызвал меня в штаб и вручил телефонограмму от командира бригады Калнина, в которой тот обязывал меня немедленно вступить в командование 427-м стрелковым полком и уже к утру во что бы то ни стало восстановить утраченное им положение. Связавшись по телефону с комбригом, я доложил ему о получении приказа. На мой вопрос, где можно найти 427-й полк, его штаб и прежнего командира, комбриг назвал район, фактически занимаемый тем самым батальоном, из которого я только что прибыл. Описав истинную обстановку на этом участке, я посоветовал срочно выдвинуть в район прорыва из бригадного резерва 428-й стрелковый полк и попросил дать мне хотя бы одну ночь на сбор и приведение в порядок 427-го полка, оказав при этом помощь в людях. В ответ последовал приказ немедленно явиться в штаб бригады, расположенный в деревне Вейки.

В штабе комбриг в категорической форме повторил прежний приказ. Я доложил, что при всем желании выполнить этот приказ не смогу. Меня тут же взяли под стражу и направили в ревтрибунал, находившийся в Волковыске. Не успели мы отойти версты четыре, меня вернули в штаб бригады и вновь повторили приказ. Я ответил, что по-прежнему считаю его невыполнимым. Мне немедленно вручили письменное предписание, согласно которому «за саботаж и нелепую трусость» я смещался с должности помкомполка-429 и назначался командиром взвода в одну из стрелковых рот того же полка. С этим предписанием я и возвратился к крайне удивленным и взволнованным всем происшедшим командиру и военкому 429-го полка, а от них, несмотря на их настойчивое предложение переночевать с ними, отправился в свой взвод шестой роты того самого второго батальона, с которым был вместе в бою весь минувший день. Сложны порой военные пути и перепутья…

Глубокой ночью я нашел роту как раз на том рубеже, где оставил ее днем. Взвод, в командование которым я вступил, занимал оборонительную позицию на открытом фланге полка. Вскоре к нему примкнули подразделения 428-го полка, только что выдвинутого по приказанию комбрига из резерва (об этом я и просил его). А через несколько дней упорных боев, когда я успел уже оценить ни с чем не сравнимую стойкость и мужество бойцов своего взвода, пришел приказ начальника 48-й дивизии прибыть в его распоряжение. В штабе начальник дивизии Е. В. Баранович и военный комиссар Индриксон объявили мне, что в результате тщательного расследования, проведенного партийными и следственными органами дивизии, предъявленное мне командованием бригады обвинение совершенно не подтвердилось. Отзывы командования и парторганизаций 96-го и 429-го стрелковых полков обо мне вполне положительные. Командование и политотдел 11-й стрелковой дивизии сообщили, что за успешные и умелые действия в боях на реке Шоша в начале июля 1920 года был поставлен вопрос о представлении меня к ордену Красного Знамени. Приказ комбрига был отменен, а меня, с согласия командарма А. И. Корка, назначили временно, впредь до освобождения должности комполка, командиром формировавшегося отдельного батальона нашей же дивизии.

Во второй половине сентября 48-я дивизия продолжала, как и весь Западный фронт, отход на восток, оказывая врагу ожесточенное сопротивление. Наш отдельный батальон постоянно участвовал в отражении атак противника. Трудные часы пришлось всем нам пережить 23 сентября, когда была прорвана оборона 144-й стрелковой бригады и под угрозой оказались тылы 143-й бригады. Ей пришлось пробиваться через белопольские цепи, а затем быстро отступать на Слоним и далее по Барановичскому шоссе. Селения Новая Мышь, Барановичи, Несвиж, Копыль, Слуцк - вот вехи нашего почти беспрерывного отхода. Здесь, по болотистым чащобам вдоль рек Лань, Морочь и Случь, где в крохотных деревушках жили «забытые богом» полещуки, людям порою легче было пробираться, чем лошадям. Не раз мы попадали в ловушку, из которой, казалось, не было видимого выхода. Выручали крестьяне-бедняки, указывавшие нам скрытый от глаз брод. Богатые же ехидничали: «Панове-товарищи, созывайте рынок, продавайте лошадей!»

Однако истощенная войной буржуазно-помещичья Польша вынуждена была отказаться от своих захватнических планов и пойти на заключение мира. По предварительным условиям, подписанным в октябре 1920 года в Риге, оказалось, что граница между Польшей и РСФСР проходила примерно в 50-100 км западнее той, которую Советское правительство предлагало весной 1920 года, до начала белополяками военных действий. Так была наказана агрессия. Поэтому объективным результатом этой кампании, указывал В. И. Ленин, следует считать поражение врага и победу Советской России[3].

Боевые действия на фронте прекратились в ночь на 19 октября. 48-я дивизия, стоявшая неподалеку от Бобруйска в армейском резерве, контролировала коридор между Днепром и Березиной: выдвигала осведомительные посты, вела разведку, ставила секретные дозоры. Это было необходимо, поскольку противник, прекратив официально военные действия, тайно поддерживал различные бандитские группы, засланные им на территорию Центральной Белоруссии. Наиболее опасной из них была так называемая «Народная добровольческая армия Белоруссии» Булак-Балаховича, а также «Крестьянская бригада» атамана Искры. С. Н. Булак-Балахович, в прошлом штабс-ротмистр, еще до революции отличался авантюристическими наклонностями. Вступив в 1918 году в Красную Армию, он с самого начала замыслил измену, и, сформировав кавалерийскую часть в районе города Луга, вскоре переметнулся к белогвардейцам.

В октябре отряды Булак-Балаховича находились где-то возле Турова, а с ноября он осуществлял бандитские операции в направлении на Мозырь и, используя временную разбросанность частей Красной Армии после войны, захватил этот город. Его «батальоны смерти» действительно сеяли смерть. Они убивали советских и партийных работников. Преследуя врага, мы шли по кровавым следам в буквальном смысле слова. Почувствовав, что регулярные части Красной Армии наступают ему на хвост, «начальник Белорусского государства» (как он громко именовал себя) разделил свои силы, бросив одну колонну на Жлобин, а другую - на Речицу. 16 ноября он был настигнут и разгромлен. Тут булаковцы рассеялись и стали искать спасения небольшими группками в глухих местах Полесья. К сожалению, схватить главаря не удалось, и он ускользнул за границу. В одном из боев с его шайками пал геройской смертью комбриг-143 Оскар Калнин. У меня, несмотря на былое недоразумение, установились с ним дружественные отношения, и я, как и все товарищи, тяжело переживал эту утрату. Он был моим одногодком, жизнь его только начиналась. И даже за эту короткую жизнь О. Ю. Калнин успел многое сделать для Советской власти…