Борис Володин - Мендель

Но прежде надо было окончить классы. И надо было как-то просуществовать два года.

«Когда нижеподписавшийся окончил гимназию в 1840 году, — исповедовался Мендель позднее, — его первой задачей было обеспечить себе необходимые средства для продолжения своей учебы. Поэтому он предпринял в Ольмюце неоднократные попытки предложить свои услуги как частный учитель, но все его старания оставались безуспешными из-за отсутствия друзей и рекомендаций».

Ни единого завалящего урока не мог он добыть. Хотя бы с самым последним остолопом. Хотя бы за обед в день занятий!… В Троппау удавалось перебиваться: его рекомендовали в репетиторы то учителя, то одноклассники. В Ольмюце не было ни единой знакомой души, а конкурентов-репетиторов из университетской голытьбы — пруд пруди.

Родители выкраивали для него какие-то жалкие крейцеры, тех крейцеров не хватало на самое важное, на то, чтоб хотя бы держаться на ногах. И в его ольмюцком табеле, в строке, предназначенной для отметок за второй семестр 1840/41 учебного года, появилась запись, тянувшаяся через все графы: «Wahrend der Priifungen krankheitshalber ausgetreten» — «Отсутствовал на экзаменах по причине болезненного состояния».

«Горе из-за этих обманутых надежд и печальные виды на будущее так сильно подействовали на него тогда, что он заболел и для восстановления сил вынужден был провести год у своих родителей» — так было написано в автобиографии.

Не протянув в Ольмюце и года, он свалился с ног. И теперь все рушилось, и все родительские капиталы — денежные и душевные, вложенные в эту затею с его ученьем, должны были пойти прахом.

Он отдышался в Хейнцендорфе. Вернее, отъелся.

И летом 1841 года в доме Менделей произошли важные события. Они были очень важными, но мы о них знаем мало, хотя в те дни июля — августа 1841 года о происходившем в доме Менделей судачило полдеревни — родня, свояки — Швиртлихи, Блашке, Калихи.

Вот что известно точно: в итоге этих событий Мендель-отец продал хозяйство зятю. Алоис Штурм обязался выплачивать Иоганну десять флоринов в год. Двенадцатилетняя Терезия отказалась от приданого в пользу брата, и осенью 1841-го Иоганн снова вернулся в Ольмюц и начал сначала — с первого курса — учебу в Философских классах. И он, Иоганн, чье истинно католическое смирение, чью любовь ко всем без исключения ближним ван Лиерде и Освальд Рихтер расписывали весьма длинно и не всегда доказательно, всю свою жизнь с подлинной нежностью и заботой относился к младшей сестре Терезии, к ее мужу и детям, но к семье старшей сестры, к потомству Алоиса Штурма проявлял явную сдержанность. В конце книги будет у нас повод проиллюстрировать это.

Видимо, было так.

Папаша Антон все твердил, что Гансу надо бы доучиться. Хоть он и был теперь слаб, от принятых решений он не привык отступаться. А старшая дочь и Алоис уже два года как прибрали к рукам все хозяйство и ворчали, быть может, какого черта они должны сейчас гнуть спину на этого дармоеда, который доучится на их заработанные потом крейцеры, а после еще станет хозяином дома, надела и всего добра, а они останутся у него в батраках!… Им нужно быть уверенными, что их не обмишурят.

Ильтис опубликовал договор, заключенный между отцом и Штурмом. По сути, это был раздел имущества меж наследниками при живом отце.

Все переходившее в руки Алоиса Штурма было тщательно переписано в договоре: новехонький дом, пашня, сад, две лошади, две коровы, а также еще теленок-бычок и телочка. Была записана птица: особо куры, особо петух.

Было записано, что именно из имущества и какую сумму денег Алоис Штурм будет должен отдать в приданое за Терезией Мендель, когда она вырастет и соберется замуж.

Было оговорено, что Антон и Розина должны до конца своих дней жить в проданном зятю доме и зять обязан полностью их содержать.

Далее следовал пункт об Иоганне:

«Покупатель обязуется выплатить 100 (сто) флоринов компенсации сыну продавца Иоганну, если он по своей воле поступит в священники или каким-нибудь иным путем будет содержать себя сам, а также обязуется выплачивать ежегодно 10 (десять) флоринов отцу в качестве помощи и поддержки на расходы по его обучению, а равно и погасить расходы по первой после его рукоположения мессе. Если же несчастный случай воспрепятствует означенному сыну Иоганну получить сан священника или он не сможет каким-либо иным способом содержать себя самостоятельно, то он после смерти отца должен иметь возможность пожизненно и безвозмездно пользоваться жилищем в отцовском наделе и осьминой с каждого поля пашни».

Все поделили. Все предопределили. Алоис Штурм считал, что большего от него никто не вправе ни ждать, ни просить. Обязательств взято предостаточно.

Тестю и теще — кусок хлеба до скончания дней. Свояченице Терезии — приданое.

Шурину Иоганну сто флоринов отступного и по десять на каждый год учебы! А милый Гансик только ведь и знал, что учиться в городе да просить присылки того да другого, и того гляди, еще сызнова свалится с ног, как этой зимой, не устроится в жизни и тоже сядет навек на шею. Будет он работать иль нет, а по договору ему осьмину со всего урожая!

И десять-то флоринов тоже ведь деньги! Это там в городе они между пальцев шурина уплывут, как вода. А чтоб их выручить, надо продать не меньше чем две, а то и три полновесные венские шестиведерные меры зерна — почти мешок каждая [20]. А то и больше — если цены на рынке плохи. Ну-ка попаши, да поборонуй, да посей, да полную зиму поболей душою, не мало ли снега легло, не слишком ли сильны морозы, да полную весну и полное лето гляди в небо с тревогой — то туманы да поздние заморозки, то сушь, то дождь не к месту, то град да ветер. Да в самую страду, когда зерно вот-вот осыплется, отработай сначала «Robot» на господских полях и только потом убери свой хлеб, да заскирдуй, да обмолоти, да провей, да отвези зерно на рынок. И в Хейнцендорфе, в Хинчицах много не выручишь, и в Одрау тоже. Только в большом городе — может, за пять, может, за восемь миль от дому — получишь полновесные флорины, да из них заплатишь и за постой, и рыночные сборы, и дорожные пошлины. А ведь лишних флоринов на свете не бывает — каждая денежка может найти себе место в семье и в хозяйстве.

Так уж ведется испокон века: если ты не наследуешь отцовский надел — по майорату ли он перешел к старшим или вот из-за обстоятельств, — иди и служи. И у господ так заведено и у простых людей. Не получил отцовского надела или удела — будь ты хоть дворянский сын, а служи — в армии, в в канцелярии или в церкви. Если ты, конечно, не графских кровей и еще неуч, тогда одна дорога — в батраки, А Иоганн — ученый. И еще ему сто двадцать флоринов выделено. И если он еще сам поднатужится, то получит в этих Философских классах все, что нужно нормальному попу. Не столь уж плохая это должность: мессы служить да прихожан наставлять, чтоб не крали, не развратничали, не ссорились, не дерзили высшим — дело не хитрое. А кусок хлеба верный. Теща, да тещина родня, да сам Иоганн все твердят, что у них, мол, в роду был учитель. Припекло Антона Швиртлиха, да не захотелось в батраки, вот и стал учителем и через это нашел себе место в жизни. И Ганс найдет, если не будет хотеть слишком многого.