Мария Бекетова - Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

– Мой отец был простой мастеровой, – ответил Андерсен, – а я с помощью Божией сам завоевал себе то положение, которое у меня есть, и вы, кажется, могли бы это уважать!

В это время Андерсену было уже далеко за 30 лет, и вот как третировали его в том самом кругу, который он по праву мог бы считать своим.

Но поворот к лучшему, начавшийся, как мы уже говорили раньше, со времени выхода в свет «Импровизатора», был заметен. Круг знакомых Андерсена все расширялся. Он приобрел много новых друзей и все больше сближался со старыми. Свободнее всего чувствовал он себя в семействе Коллина, особенно в доме одного из женатых его сыновей. Его молодая жена, веселая, живая и милая женщина, была в самых дружеских отношениях с Андерсеном. Андерсен играл с ее детьми и всегда охотно проводил время в ее доме. Затем, он относился очень хорошо к Эрстеду, но ближайшим его другом был композитор Гартман, с которым он виделся ежедневно. В 1830 году приехал в Копенгаген Торвальдсен. Город устроил ему необыкновенно торжественную встречу. Скульптора приняли с великим энтузиазмом, и с тех пор он жил в Дании, окруженный почетом. Быть его другом считалось большой честью. Андерсен принадлежал к числу этих счастливцев. Отношения между ним и Торвальдсеном вплоть до смерти последнего оставались самыми теплыми и задушевными. Они виделись очень часто и взаимно любили и уважали друг в друге истинных художников, сердечных и честных людей. Торвальдсен был человек открытого и веселого нрава, мужественный и здоровый по натуре. Андерсен очень высоко ставил его как скульптора, а Торвальдсен являлся большим поклонником таланта поэта. Живя в Копенгагене, оба часто встречались в театре. Андерсен имел там в партере, среди людей высшего общества, почетное место по праву писателя, поставившего три пьесы. Он ходил в театр каждый вечер. Это был для него своего рода клуб, где он встречал всех знакомых литераторов, ученых и людей из общества. Чаще всего соседом его оказывался Торвальдсен. Андерсен искренно любил своего знаменитого друга, но, без сомнения, ему также очень льстило внимание великого человека. Вообще Андерсен был далеко не бесчувствен к разного рода отличиям и к милостям сильных мира сего. Он встречался с Торвальдсеном также в имении баронессы Штампе Низоэ. В этом аристократическом семействе он был принят как дорогой гость и проживал иногда целые месяцы в прекрасном имении баронессы. Там же часто живал и Торвальдсен, которого окружали величайшим вниманием. Оба друга охотно работали в прекрасной обстановке деревенского приволья, соединенного с комфортом и приятным обществом.

В Низоэ, так же как и в других богатых домах, где бывал Андерсен, его принимали действительно хорошо и обращались с ним не так, как с бедным малым, которого нужно накормить обедом и поскорее от него отделаться. Его ценили как замечательного человека с исключительным поэтическим талантом. Вероятно, в этих аристократических семействах и выучился Андерсен тому светскому такту, который впоследствии делал его столь желанным гостем при разных мелких дворах. Его импровизаторский талант часто оказывал ему большие услуги. Он очень удачно сочинял стихи и песни, подходящие к случаю, и развлекал этим общество. Эта способность Андерсена сильно забавляла веселого и добродушного Торвальдсена, и Андерсен нередко доставлял подобного рода невинные удовольствия старому скульптору, до самой смерти не потерявшему бодрости и веселости.

Дни, проведенные Андерсеном в гостеприимных аристократических домах среди природы, были едва ли не лучшими в его жизни. Среди природы Андерсен чувствовал себя в своей стихии. Здесь его душа приходила в равновесие, и он всего свободнее предавался творчеству. В городе, особенно в Копенгагене, многое было не по нем: докучливые критики, завистливые собратья по искусству, тысячи неприятностей и, наконец, политика, которой никогда не интересовался Андерсен – этот чистейшей воды поэт и притом оптимист, искавший в жизни и в людях только доброе и прекрасное, что делало его самым настоящим космополитом, самым широким гуманистом. Потому, может быть, ему и не было никакого дела до политики. Всем сердцем любя свой народ и родину, он не считал, однако, Данию первой страною в мире. И как друг всего человечества, мог бы он сказать от души вместе с Шиллером: «Обнимитесь, все народы. Ниц падите, миллионы. Чувствуешь Творца ты, мир?» Сам он говорил про себя: «Политика – не мое дело. Бог дал мне другое назначение. Я всегда это чувствовал. На озерах, в лесах, на зеленых полях, где выступает аист на своих красных ногах, я не слышал ни о политике, ни о Гегеле, и никто не вступал со мной в полемику. Природа вокруг меня указывала мне на мою миссию».

В этом излюбленном уединении среди природы написал Андерсен роман «Две баронессы» и многие из своих сказок. Первый выпуск сказок вышел вскоре после «Импровизатора»; на следующий год он издал второй выпуск, и так далее. Сказки эти были оценены не сразу. Долго еще датские критики сожалели о том, что Андерсен тратит свое время на детскую литературу, но мало-помалу и в Дании появились настоящие ценители этого совершеннейшего рода андерсеновской поэзии. Сам поэт с годами все больше и больше входил во вкус сочинения сказок. Время от времени он еще писал комедии, которые теперь имели успех, написал биографии своих друзей Гартмана и Торвальдсена, описывал свои путешествия, но все это бледнеет перед его сказками. В них-то и выявилась вся свежесть и прелесть его таланта. В них развертывается бесконечное богатство его фантазии, проявляется вся сила и глубина его поэзии, идеальная чистота души и теплота его сердца. Милые, живые сцены, полные добродушного и тонкого юмора, переплетаются с восхитительными картинами природы, которая так кстати вмешивается у Андерсена в человеческую жизнь. Мысли его – то глубоко трогательные, то игриво-грациозные – всегда гуманны и отличаются простотой и ясностью. Туманность, недоговоренность несвойственны Андерсену. Каждая сказка его, хотя бы самая коротенькая, выражает нечто определенное и законченное. При этом язык его образен и совершенно прост. Андерсен рассказывал свои сказки тем самым языком, каким рассказывал их детям, но писал их не для детей. Сам он находил, что они доступны детям только по форме, внутренняя же сторона их может быть понята лишь взрослыми. Такого же мнения и мы. Несмотря на то, что многие дети любят сказки Андерсена, по крайней мере некоторые из них, эти сказки не могут быть ими поняты. Сказочные приключения и какие-то подробности обстановки всегда интересны для детей, их пленяет также необыкновенная живость рассказа, но соль сказки, тонкая мысль, скрытая в ее образах, для них пропадает. Ну где понять ребенку глубокую сатиру на человеческую пошлость, скрытую в сказке «Принцесса и свинопас»? Увы, этой сказки не поймут даже многие из взрослых! Мы не говорим уже о таких сказках, как «Психея» и «Под ивой». Эти романические повести, разумеется, совсем недоступны детскому пониманию.