Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири

С перевала дорога круто спускается в безводное зимой ущелье южного склона, окаймленное утесами гранита (см. рис. на стр. 55). К удивлению, дорога была здесь в хорошем состоянии, разработана и выглажена. Как выяснилось, министр Ли Хунчжан, игравший в Китае крупную роль в конце XIX в., выпросил у богдыхана разрешение на исправление дороги за счет особого сбора с проезжающих. Очевидно, даже китайское долготерпение не выдержало прежнего ужасного состояния дороги в этом ущелье. Путешественник Пясецкий, прошедший по нему в 1874 г., писал, что дорога здесь доступна только для всадников, вьючных животных и китайских телег – этих несокрушимых экипажей, не знающих никаких преград. Приходилось карабкаться по глыбам гранита, усыпанным остроугольным щебнем, и по обнаженным скалам, в которых колесами были протерты глубокие колеи за время многовекового движения.

На скалах ущелья я заметил в нескольких местах высеченные в виде барельефов и даже статуй изображения будд; одно из них на высоте 40 м, другие – в пещерах. На одной скале, под маленькой кумирней Гуаньди, на отвесном уступе видна была надпись: «Ом мани падме хум» – на тибетском, санскритском и монгольском языках[4].

В низовьях ущелья гранит сменяется известняками, слагающими высокую и очень скалистую южную цепь хребта. Склоны ущелья сближаются, и здесь дорога проходит через пять ворот укрепления Цзяюйгуань, стены которого примкнуты к отвесным скалам, так что обойти их невозможно. Этот проход через горы называется Гуаньгоу, а укрепление считалось «первой в мире крепостью». Ворота сложены из гранита и мрамора с высеченными на плитах фигурами будд и гениев, цветами и надписями на шести языках. Внутри крепости – несколько маленьких постоялых дворов и жилье небольшого военного караула.

У выхода из ущелья на Великую равнину расположено село Нанькоу, по имени которого часто называют проход в горы, которые очень круто обрываются к равнине. Вне гор дорога сделалась опять плохой, усыпанной крупными и мелкими валунами.

Последний переезд до Пекина пролегал по густонаселенной и сплошь возделанной равнине; дорога проходила между голыми в это время года полями, среди которых виднелись отдельные рощи с семейными кладбищами, небольшие и большие селения, отдельные фанзы. Попадались грузовые и легковые телеги, караваны верблюдов, мулов и ослов с разными товарами, верховые и пешие. Часто видны были собиратели навоза с корзинкой на спине или на левой руке и с вилкой или лопаточкой. Наконец показалась высокая зубчатая стена Пекина; некоторое время мы ехали вдоль нее по очень пыльной дороге, а затем через большие западные ворота китайской части города и по широкой очень оживленной улице добрались до квартала в маньчжурском городе, в котором расположены, в отдельных дворах, посольства европейских государств. Так как дорога с утра не представляла интереса для геолога, я забрался в носилки и сквозь занавески спокойно наблюдал местность, а в городе уличную жизнь.

Глава четвертая. В столице Китая

В русском посольстве. Дорожный костюм и телеграфный шифр. Духовная миссия и ее задачи. Поиски переводчика. Потомки пленных албазинцев. Вид с городской стены на Пекин. Музыкальные голуби. Посещение Фавье. Экскурсия в храмы западных холмов. Посещение храмов Неба и Земледелия. Пекинские нищие. Бал в посольстве. Отъезд Потанина. Китайская денежная система. Мой выезд.

Русское посольство занимало обширную площадь, усаженную деревьями, и состояло из нескольких одноэтажных каменных домов, в которых жил посол, два секретаря, два драгомана (переводчика), врач, два студента и многочисленный штат прислуги. Мне отвели комнату в одном из домов. Глава экспедиции Г. Н. Потанин, с женой и двумя спутниками, уже приехал; он обогнал меня еще в Монголии, так как ехал по станциям большого тракта, меняя лошадей и делая около 150 км в сутки. Его поместили в другом доме. Повидавшись с ним, я узнал, что он отправляется прямо на юг, в провинцию Сычуань на границе Тибета, где и поселится на долгое время для этнографических наблюдений, тогда как мне предстояло ехать на запад, чтобы лето посвятить изучению горной страны Наньшань.

Потанин посоветовал мне заказать себе китайский костюм, чтобы в глубине Китая меньше обращать на себя внимание толпы. В таком костюме я мог сойти за европейского миссионера, которые проживают во всех провинциях и носят китайскую одежду и обувь, даже отпускают косу; к их виду население привыкло, тогда как европейский костюм слишком бросается в глаза. В интересах спокойной научной работы я последовал совету и немедленно заказал серый халат и поверх него черную безрукавку – обычный выходной и дорожный костюм китайца, который и надевал поверх европейской одежды. Только на обувь я не мог согласиться: китайцы носят матерчатые туфли на толстой соломенной, войлочной или веревочной подошве, непрочные и неудобные для ходьбы по каменным горам, или парадные неуклюжие матерчатые сапоги на еще более толстой подошве, еще менее удобные.

Я предпочел носить, как и в Монголии, сибирские мягкие чирки, которые надевались на тонкий войлочный чулок; они были легки и теплы, под халатом малозаметны и запасены в достаточном количестве. В качестве головного убора я приобрел войлочную шапочку с ушами, которую носят китайские возчики, а для теплого времени – обычную черную шелковую ермолку с красным шариком, которую носят все горожане. Мне предстояло также переснарядить караван, найти переводчика, упаковать и отправить коллекцию, собранную от Калгана, закончить отчет о пересечении Монголии для Географического общества и получить через посольство постоянный китайский паспорт вместо временного, выданного пограничным комиссаром в Кяхте. Словом, предстояло довольно длительное пребывание в Пекине.

Кроме нашей экспедиции, вскоре прибыл еще профессор-монголист Позднеев с женой, который разъезжал по Монголии, изучая быт, нравы и торговлю в городах и монастырях.

Для меня был составлен специальный шифр, чтобы я мог в случае опасности или затруднений со стороны провинциальных китайских властей сообщать посольству по телеграфу всю правду, не опасаясь, что телеграмму задержат. Эта предосторожность оказалась не лишней: два раза пришлось прибегнуть к шифру, чтобы сообщить посольству, что местная власть задерживает выплату экспедиционных денег, переведенных мне из Пекина, и телеграммы помогали. Нужно пояснить, что в то время железных дорог в Китае еще не было, но несколько линий телеграфа были уже построены, и телеграммы передавались на английском языке, которому были обучены молодые телеграфисты.