Игорь Зотиков - Зимние солдаты

Разговор о судьбе дедушки

Папа еще рассказывал о деталях переезда Бабуси в Козлов, но я уже не слушал его. Другое интересовало меня: что случилось потом с дедушкой, какова его судьба? Виделся ли папа с ним?

– Твой дедушка до конца своей жизни, а умер он в 1929 году, оставался священником. Служил сначала в одном из сел около Козлова, потом в самом Козлове в большой церкви недалеко от местного острога. Но я мало об этом знаю. Я довольно долгое время после того, как устроил маму и ее детей в Козлове и почувствовал, что они в безопасности, мало общался с ними. Несколько лет почти не виделся. Учеба в Москве; твое рождение, потом твоего братишки; тяжелая, ответственная работа управляющего в Сумской области; внезапная болезнь, когда надо было и лечиться, чтобы не ослепнуть совсем, и работать, чтобы вас кормить, и одновременно делать все, чтобы окончательно переехать в Москву, где мне пообещали, что я не ослепну совсем. И время было тяжелое – 1929–1930-е годы.

– Но о дедушке-то все же скажи.

– Я думаю, Николай, младший брат, с ним в это время был связан больше. Ему было лет шестнадцать, и отец иногда помогал ему деньжонками. Брат, конечно, частенько к отцу заходил. А я у него никогда не был. Один раз только Коля подвел меня к дому его новому, но мы так и не вошли. Не решился я.

– А дедушка до конца был священником?

– Да. Я думаю, что он, возможно, нашел себе кого-нибудь, какую-нибудь женщину, когда понял, что мама моя, Бабуся, не хочет да и не может быть с ним связана. Ты ведь знаешь, как в то время было? Тем более он до конца демонстративно был членом организации «русского народа», иначе говоря – монархистом. Он не говорил об этом прямо, но я догадывался. И он в спорax со мной защищал всегда старый строй, когда мы еще встречались. Поэтому я свой сыновний долг видел лишь в помощи маме. Я ей давал тогда каждый месяц двадцать пять золотых рублей – два с половиной червонца! Конечно, я мог бы встретиться в то время с отцом. Но не сделал этого. Боялся, что узнают и я провалю весь свой план спасения семьи. Вид у отца был уж очень поповский – борода, длинные волосы, схваченные в косу, подрясник. Он был меньше меня ростом, коренастый и всем своим видом похожий на ненавистного тогда людям и власти попа.

Я долго потом обдумывал этот рассказ моего уже совсем старого папы (да и сам я уже был не молод). И пришел к выводу, что маленький мальчик тогда в Козлове – лет пятьдесят пять назад – видел первый и последний раз своего дедушку.

Наш приезд в Москву

Рассказ папы о его стремлении в начале тридцатых годов переехать в Москву, наверное, очень похож на истории многих мужчин и женщин России того периода, по тем или иным соображениям желавших перебраться в Москву. Вся страна была в движении в это время. Наверное, люди вели себя, как муравьи, почувствовавшие, что их родной, надежный муравейник разрушается какой-то внешней силой, которой нельзя противостоять.

Коллективизация и последовавший за ней голод в деревне. Необходимость притока новых рабочих в города, чтобы строить заводы, осуществляя индустриализацию страны. И в то же время почти полное прекращение строительства жилых домов в городах, особенно старых. Возникла ситуация, когда столица страны – Москва, в которой голод ощущался меньше, испытывала огромную нехватку жилья и была перенаселена. Очень трудно было новому человеку получить и место, хотя бы для кровати, и разрешение властей на то, чтобы жить здесь. В то же время большая часть жилой площади принадлежала государству, и проживание, если ты получил на него право, стоило недорого. Значит, наибольшей трудностью было получение разрешения на прописку в московской комнате. В комнате, потому что редко кто в Москве жил тогда в отдельной квартире.

Обычным барьером, когда ты доказывал в милиции, что нашел угол или комнату, которую ее хозяева готовы сдать, был следующий: «Есть строжайшее предписание не прописывать, то есть не давать разрешение на проживание в городе, если у вас нет документов, подтверждающих, что вы приняты на работу в Москве». Предприятия же, многие из которых нуждались в рабочих, имели строжайшие указания не принимать на работу, если у человека нет документа о постоянной прописке в строго оговоренной квартире или доме. Таким образом, создавался замкнутый круг, который, казалось, невозможно было разорвать. Для отца дело осложнялось еще и тем, что профессия-то у него была не городская – агроном-полевод. И все же в связи с тяжелой болезнью – потерей зрения, необходимостью постоянных консультаций и процедур, которые делали в Москве у профессора Авербаха, и, по-моему, из-за огромной энергии папы – он пробил-таки брешь в этой крепости.

– Тут так получилось. В 1932 году меня назначили агрономом при Московском областном отделе здравоохранения, – рассказывал папа. – В этом отделе под Москвой были две крупные больницы, главным образом с психиатрическим уклоном, для которых работа пациентов в саду и в поле была и полезна для здоровья, и давала какой-то приварок к питанию больных. Вот я и стал заведовать их земельным хозяйством. Одновременно искал и нашел дешевую квартиру. Хотя квартира – это громко сказано, скорее, что-то вроде чулана. На станции Подмосковная под Москвой.

Вот сюда я вас и перевез. Бабусю и тебя из Мичуринска, «тетю Дуню» из деревни, где она уже просто умирала от голода. Мы взяли ее из жалости. И, конечно, мама, после того, как мы прописались в этом не приспособленном для зимы чулане, легко нашла работу. Ведь она по диплому агроном не полевик, а химик. Химикам в Москве всегда находилась работа. Она стала работать научным сотрудником химической лаборатории Института крахмало-паточной промышленности, который был недалеко от нас.

Так, благодаря стечению самых разных обстоятельств, наступил день, когда папа встретил нас с Бабусей, нагруженных вещами, на вокзале, и я первый раз поехал на легковом автомобиле (такси), да еще по такому большому городу.

В Марьиной Роще

Первый блин комом. Кладбище летчиков. Рыцарский дух? Стихи авиатора. В Марьиной Роще. Рыжие Скоты. Рай во Втором Лазаревском. Люся. Наш двор

Первый блин комом

Первые мои впечатления от нового места в Москве, к которому я так стремился, оказались для меня не очень радостными. После добротного дома в Козлове меня ввели в какую-то низенькую, сырую, холодную комнатку с полом на уровне земли, в которой не было никакой мебели – только несколько ржавых железных кроватей без матрацев. Но все же я несильно опечалился этим, предоставив решать вопросы взрослым, а сам побежал играть на улицу. Оказалось, что наш дом был крайним на улице. Дальше начинались поля, ровные как стол, заросшие странной травой. Я решил, что сначала исследую ближайшие к дому окрестности, а завтра наведаюсь в пустынные, ровные, как стол, поля.