Сергей Нечаев - Любовь и злодейство гениев

Когда-нибудь завистником презренным?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Никто! А ныне – сам скажу – я ныне завистник…

Пушкинский Сальери уверяет себя, что его ненависть к Моцарту была спровоцирована тем, что этот гениальный композитор своим легкомысленным отношением к искусству оскорблял это самое искусство. Сальери негодует на судьбу за то, что мелкий, ничтожный человек, «безумец, гуляка праздный», одарен священным даром, бессмертной гениальностью. Сальери негодует на Моцарта за его легкое отношение к своему творчеству, за его способность шутить над своими произведениями, за то, что он, будучи гениальным творцом, живет в то же время полноценной человеческой жизнью…

Все это великолепно! Но это – пушкинский Сальери. А теперь вопрос: имеет ли это хоть какое-то отношение к реальной личности Антонио Сальери, который вот уже почти два столетия, благодаря А.С. Пушкину, носит на себе клеймо завистливого злодея?

Не имеет ровным счетом никакого отношения! И в этом, на наш взгляд, состоит главное… злодейство (почему бы не употребить этот термин?) А.С. Пушкина. Ведь он – авторитет («наше всё»), а с авторитетов спрос особый. Авторитетам безоговорочно верят, на них ссылаются. Слова авторитетов многие поколения изучают в школах. Никому и в голову не придет, что Пушкин может заблуждаться, и именно так его заблуждение, основанное на нелепом слухе, приумножаясь в головах миллионов людей, постепенно превращается в общепризнанный факт, то есть в истину. И об эту стену разбиваются все (даже самые обоснованные) доводы людей менее авторитетных.

Марио Корти по этому поводу выражается предельно четко и категорично:

«Художники благословили сплетню своим авторитетом. Пушкин придал ей поэтическую форму, Римский-Корсаков положил на музыку, Шеффер инсценировал, Форман экранизировал…

Клевещи смело, всегда что-нибудь да останется.

Осталось».

«Моцарт – одна из самых мифологизированных фигур в истории искусства. Центральный моцартовский миф говорит о чуде-ребенке, триумфально покорившем Европу, затем о молодом музыканте на службе у злобного феодала, далее о гениальном артисте, свободном художнике в бурлящей жизнью и музыкой Вене, сначала имевшем огромный успех, но затем оставленном косной знатью и буржуазией, неумолимо погружавшемся в бедность, даже в нищету, умершем в нищете, и похороненном, как нищий, в общей могиле… Этот центральный миф распадается на множество отдельных мифов, вроде Моцарт и Архиепископ Зальцбургский, Моцарт и Иосиф Второй, необыкновенная легкость композиционного процесса у Моцарта, Моцарт и его жена Констанца, Моцарт и масоны, Моцарт и Сальери, Реквием, болезнь, смерть и похороны Моцарта… Все эти мотивы наполнили бесчисленные романтические биографии, начиная с XVIII века и вплоть до наших дней».

(Цит. по: Б. Кушнер, статья «В защиту Антонио Сальери», оригинал статьи находится по адресу www.vestnik.com/issues/1999/0706/koi/kushner.htm и далее по ссылкам)

На самом деле существует как минимум шесть различных версий причин смерти Моцарта. Большинство из них – плод воображения романтиков. Таких романтиков было немало среди биографов композитора. Но ведь не зря же говорят, что романтики – это люди, которым приснилась жизнь. Для них совершенно очевидно, что Моцарт был отравлен. Но кем? Кому это было нужно? Кому выгодно?

Попробуем разобраться, и не нужно говорить, что через столько лет уже ничего невозможно доказать. Как написал Эрнст-Вильгельм Гейне, автор эссе «Кто убил Моцарта?», «законам логики нет границ – ни временных, ни пространственных. Мы точно знаем материальную структуру звезд, отдаленных от нас на множество световых лет. Мы знаем о повадках существ, вымерших сотни тысяч лет назад. Нет, законы логики не знают границ!»

Версия первая («классическая»): отравление, Сальери

Моцарт неожиданно умер в возрасте тридцати пяти лет после недолгой болезни. Каких свидетелей его смерти мы имеем? Софи Гейбль, младшая сестра Констанцы (жены Моцарта), много-много лет спустя излагала свои воспоминания об этом так: в первое воскресенье декабря 1791 года она на кухне готовила кофе для матери; ожидая, пока кофе закипит, она задумчиво смотрела на яркое пламя лампады и думала о занемогшем муже сестры; внезапно пламя погасло, «полностью, словно лампа никогда не горела».

«На фитиле не осталось ни искорки, – писала она, – хотя не было ни малейшего сквозняка – за это я могу поручиться».

Охваченная ужасным предчувствием, она бросилась к матери, которая посоветовала ей немедленно бежать в дом Моцартов. Там Моцарт якобы сказал ей:

– Ах, дорогая Софи, как я рад, что ты пришла. Останься сегодня с нами, чтобы присутствовать при моей смерти.

По словам Эрнста-Вильгельма Гейне, это свидетельство «не имеет никакой ценности. Его ценность не выше блаженных воспоминаний семидесятилетней вдовы о покойном супруге, почившем, когда ей было тридцать четыре».

Вызвали врача, который велел прикладывать к пылавшему лбу больного ледяные компрессы. Примерно за час до полуночи Моцарт потерял сознание и вскоре умер.

Постоянно испытывая нужду в деньгах, Моцарт последнее время лихорадочно работал над завершением важных заказов. Друзьям и родным он казался нервным и изнуренным бесконечной работой. Тем не менее, когда он слег, никому и в голову не пришло, что эта болезнь окажется смертельной. Второй муж Констанцы Георг Ниссен перечислил следующие симптомы недуга в биографии композитора, опубликованной в 1828 году:

«Все началось с отеков кистей рук и ступней и почти полной невозможности двигаться, затем последовала рвота. Это называют острой сыпной лихорадкой».

Считается, что сам Моцарт подозревал, что дело нечисто. Он якобы даже решил, что «Реквием», недавно заказанный ему таинственным незнакомцем, предназначен для его собственных похорон.

«Когда есть отравление, должен быть и отравитель. Для живучести мифа необходимо, чтобы отравитель был, с одной стороны, лицом значительным, а с другой – достаточно беззащитным. Лучше всего подходит сильный соперник отравленного, персонаж с блестящим прошлым, однако, угасшим и потускневшим ко времени завершения мифа. И если лицо, избранное на зловещую роль, страдает душевным расстройством, тем лучше. Видимо, именно поэтому понадобилось около 30 лет со дня смерти Моцарта для того, чтобы в мифе об отравлении австрийского гения появился Сальери. Уже не блестящий композитор, любимец публики в Вене и по всей Европе, способный призвать к ответу клеветников, а угасающий бессильный полупарализованный старик с очевидными старческими расстройствами психики. И, что важно, слава этого старика тоже поблекла и иссякла, как и сам он. Другой стороной дела было итальянское происхождение Сальери. Напряжение между итальянской и немецкой музыкальными культурами, между итальянскими и немецкими музыкантами было фактом жизни».