Николай Раевский - Дневник галлиполийца

27 марта.

Полковник Я. объявил солдатам батареи о решении французов. Неофициально они, впрочем, уже все знали. С утра командиры частей объявляли перед строем «новости» и предлагали не ехать ни в Совдепию, ни в Бразилию. В ответ неслось «ура». Настроение сильно поднялось. Вспыхнула форменная ненависть к союзникам.

Не могу, однако, сказать, чтобы солдатские настроения меня особенно радовали. В глубине души большинство из них радо предстоящему разгону Армии. В Совдепию и Бразилию ехать не хотят, но будь возможность ехать в Сербию — много бы поехало. Один из казаков, прикомандированных к нашей батарее, завел было со мной разговор о снятии погон. Я его обругал; тем дело и кончилось.

28 марта.

Мы, безусловно, одержали моральную победу. Генерал Кутепов вернулся из Константинополя и сообщил следующее. Французы взяли угрозу «не кормить» обратно. Обещали даже к Пасхе увеличить довольствие. Пока все остается по-старому, но ведутся переговоры о переселении нас в Сербию, Грецию или на Дальний Восток. У меня как гора с плеч свалилась. Сознаюсь, что превращаться в беженца мне по многим причинам совершенно не хочется. На всякий случай написал письма — в Белград профессору В., прося устроить при Университете, если Армия распадется, сенатору Н. в Константинополь и М-ме Драгумис{32} в Афины.

29 марта.

После больших колебаний (боролся со своей ленью и апатией) я решил попробовать сдвинуть с мертвой точки дело устройства в лагере «Устной газеты» (в городе в небольших размерах она уже существует){33}. Нужно попытаться организовать политическую информацию в лагере, иначе события неизбежно захватят нас врасплох. Отправился в город к представителю Всероссийского земского и городского союза. Он отнесся к моей мысли очень сочувственно. Просил его устроить заседание в штабе лагерного сбора, но обо мне ничего генералу Витковскому не говорить. Лучше, чтобы инициатива исходила от Земского союза.

30 марта.

В 19 ч. собрались в штабе лагерного сбора заведующие информационными частями полков, некоторые предполагаемые лекторы, представитель Земского союза г. Пухальский. Присутствовал генерал Витковский и начальник штаба полковник Бредов.

Отношение Витковского, против моего ожидания, сочувственное. Я вызвался прочесть намеченный совещанием доклад о Бразилии. Помимо идейной стороны дела, интересно получить и маленькое вознаграждение, которое предлагает Земсоюз.

31 марта.

Снова собрались в штабе. Председательствовал начальник информационной части. Решено сконструировать редакционную коллегию из пяти представителей — по одному от каждой пехотной, кавалерийской и артиллерийской бригады. От артиллерийской бригады генерал Фок (командир бригады) временно назначил меня.

1 апреля.

Коллегия впервые собралась в более или менее окончательном составе. Перед нашим совещанием генерал Витковский долго совещался с наштадивом. Организация «Устной газеты» поручена Генерального штаба полковнику С.Н.Ряснянскому (командиру 4-го конного полка). Кроме него и членов коллегии присутствовал наштадив полковник Бредов, заведующий инф. частью и, в качестве «спеца», — доктор социологии Гейдельбергского университета, гвардии капитан З.Б.

Я сделал доклад о необходимости интенсивной политической работы. Наиболее опасным для существования Армии является не большевизм — в Совдепию из воинских частей корпуса уехало всего 140 человек и 200 беженцев. Наоборот, почти неизбежный переход власти в руки левых партий, несомненно, вызовет раскол, а возможно, и распад Армии. Средство борьбы — широко поставленная пропаганда, направленная по тактическим соображениям не против партии социалистов-революционеров, а против отдельных ее представителей — например, Керенского{34}. Ближайшая задача — воспрепятствовать отъезду чинов Армии в Бразилию. Это путешествие мне кажется форменной авантюрой. Офицеры Генерального штаба согласились со мной по всем пунктам. Только З.Б. доказывал, что желательно было бы обойтись в газете совсем без политики, но поддержки не встретил. З.Б. очень ко мне внимателен, но, кажется, думал, что мне лет двадцать. Беда выглядеть еще моложе своих небольших лет.

3 апреля.

Сегодня состоялось еще одно заседание{35}. Я прочел конспект доклада о Бразилии. Возражений он не встретил. Решено только подробнее остановиться на бесправном положении русских в случае переселения их в Бразилию (пр. № 15).

6 апреля.

Получено сообщение о протесте Америки против насильственного выселения нас в Совдепию. Настроение в лагере стало более спокойным. Заблуждаться, однако, ни в коем случае нельзя. Большую часть офицеров и солдат удерживает от распыления не патриотический порыв, а полное отсутствие возможности где-нибудь устроиться.

7 апреля.

В 15 ч. 30 м. первый «сеанс» нашей газеты наконец состоялся. Говорили Ряснянский, я и один офицер Дроздовского полка (о Совдепии). Кроме того, играл оркестр и пел хор 4-го Конного полка. Народу было довольно мало (человек 300). Причина — по частям вовремя не объявили и, кроме того, «Устная газета» совпала с футболом. Ряснянский говорил хорошо, моим докладом публика, кажется, тоже осталась довольна, но дроздовец читал совсем слабо.

8 апреля.

Обошел сегодня все шесть артиллерийских дивизионов, приглашая желающих на совещание лекторов. Офицеры одной из Корниловских офицерских рот пригласили меня к себе в палатку и попросили дать дополнительные сведения о Бразилии. Рассказал, что мог. Потом долго говорили. Общее впечатление от беседы довольно печальное. В глубине души, видимо, почти каждому хочется стать беженцем. Это, конечно, понятно — люди прежде всего устали. Если возобновится борьба, рано или поздно каждого из них, пехотинцев, ждет смерть, а умирать никому не хочется, особенно в те чудные, весенние дни, которые теперь стоят. Меня иногда (особенно почему-то по вечерам) самого берет сомнение. Я постепенно отстаю от строевой работы. Мое некоторое умение говорить и довольно хорошее знание иностранных языков рано или поздно, вероятно, используют, и вряд ли я больше попаду куда-нибудь под огонь. С другой стороны, я, сколько могу, стараюсь что-нибудь сделать для сохранения Армии и, значит, хотя в минимальной степени, но все-таки беру на себя ответственность за дальнейшие смерти.

Недавно думал о судьбе Вани Ш.{36}, и вдруг узнаю, что он здесь. Ноги нет, но все-таки приехал в Галлиполи. Женился и явился сюда с женой и ее родителями. Ване самое большее двадцать первый год.