Роксана Сац - Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре

— …Я тебе покажу… здесь не дома!.. ты у меня до гробовой крышки не забудешь!.. — слышалось задолго до появления мощного бюста и еще более мощного торса любимой начальницы.

Напротив, Витамин, назначенный Дорой воспитателем старшей группы девочек, передвигался бесшумно, как призрак, и возникал словно бы ниоткуда с одним и тем же вопросом:

— Ну, как вы здесь? — и пока он это произносил, его шныряющие глазки успевали сделать детальный смотр обстановке и воспитанницам.

И все же как-то так получилось, что об увеличении числа проживающих в общежитии на одну собачью душу он узнал лишь, когда Дружок уже вполне акклиматизировался, а мы успели в полной мере оценить и полюбить пса. Но, узнав о собаке, Витамин потребовал «немедленно ликвидировать это безобразие». В тираде, произнесенной по этому поводу — а он был большой мастер их произносить — то и дело упоминалось грозное слово «комиссия» (всяческих комиссий он сам очень боялся, хотя и умел «производить впечатление») и не менее грозное «Дора Николаевна». Пришлось Дружка вывести вон, разумеется, пока не удалится сам Витамин. Однако очень скоро собака опять была обнаружена в общежитии — на этот раз устроившей «страшенный разгон» Дорой. Присутствующий при сем Витамин в запале служебного рвения схватил собаку за шиворот и хотел ударить ногой, но обычно кроткий и ласковый Дружок успел-таки цапнуть Вениамина за палец. Тот взвыл. Изменив своей всегдашней елейно-вкрадчивой манере, он орал или, вернее, визжал:

— Я эту проклятую собаку убью!..

С тех пор Дружок задолго до прихода Вениамина начинал рычать, а затем прятался под домом, где ему на этот случай было оборудовано очень комфортабельное убежище из досок и сена. Поведение Дружка исключало возможность внезапного появления Вениамина и одного этого было достаточно, чтобы бороться за его существование. А бороться приходилась все чаще. И не только за собачье. За свое собственное.

Жизнь готовила новые испытания. Все бледней и прозрачней становилась и без того восковая Тамарочка. От голода стали пухнуть ноги у Дины, у нее, очевидно, действительно, был нарушен обмен веществ, потому что она совсем не похудела. Но ноги достигли «слоновьих» размеров, вставать она не могла совсем. Смотреть на все это было невыносимо, и однажды решительная Рая обратилась к Доре с просьбой выделить Дине и Тамарочке дополнительное питание. Но бдительное око начальницы разглядело то, что простым смертным видеть не дано. Дина была объявлена «злостной симулянткой», недаром ее «так разнесло». Что же касается Тамарочки, то ее было предложено перевести в другую соответствующую ее возрасту группу, потому что, как заявила Дора, «не исключено, что здесь ее действительно объедают». С огромным трудом удалось отстоять Тамарочку. Захлебываясь от рыданий, она повторяла:

— Я не хочу кушать, не хочу кушать!..

А мысли о еде стали неотступными. Днем их как-то заслоняли многочисленные заботы: вставали затемно, убирались, носили воду, кололи дрова, пытались растопить печь, затем шли в школу, готовили уроки… Но вечером… Вечером они завладевали полностью, они вытесняли все, что не связано с пищей, едой, кушаньем, что нельзя кусать, жевать, глотать…

Любой разговор, о чем бы ни шел, незаметно переходил на еду. Вот сидят поодиночке и группами шестнадцать девчонок. Кто читает, кто что-то шьет, кто готовит уроки. Лариса, прекрасная рукодельница, просит передать ей желтую нитку.

— Такими нитками, — вдруг произносит сероглазая Галя, — раньше коробку с тортами перевязывали.

— Ничего подобного, — сейчас же поправляет любящая во всем точность Валя Щукина, — не такими, а золотыми, и не нитками, а специальной тесьмой.

— А ты какие пирожные больше любишь: эклер или наполеон? — вдруг кто-то «переходит прямо к делу».

И пошло-поехало: каждый выскажет свое мнение о разных сортах пирожных, потом перекинутся на домашнюю кулинарию: что как печется, варится, жарится… Такие разговоры могли длиться часами, но кончались всегда одним и тем же:

— Эх! Сейчас бы хлебушка кусочек, кажется, слаще всех пирожных…

Однажды в разгар подобных воспоминаний с Диной сделался истерический припадок, и Лариса во всеуслышанье заявила, что если кто-то еще про жратву заговорит, то «такого леща» получит, что сразу аппетит отобьет. Но справедливая Рая рассудила иначе:

— Так ведь думается: не станем говорить, еще тягостней станут вечера эти бесконечные.

И вот тогда возникла мысль, поначалу показавшаяся невыполнимой, сделать что-то такое, чтобы о еде никто не вспоминал. Решено было назначить «ответственных за вечера». Пусть поломают голову! Пусть придумают что-нибудь! А что — каждому самому решать.

Первый вечер было поручено провести бывшей ученице музыкальной школы Вале Щукиной. Она, естественно, посвятила его музыке. Добросовестно изложив биографию Чайковского, она сыграла весь свой ученический репертуар, а когда он иссяк, перекинулась на легкий жанр — песни из популярных кинофильмов.

Следующий вечер принадлежал Нинке, бывшей Оторве. Не обладая никакими талантами, но, не желая ударить лицом в грязь, она еще накануне напросилась ехать со мной в район за бумазеей, которую там непременно предстояло «выбить». Но добычу дефицитной бумазеи я целиком осуществила сама, а Нинка неизвестно каким образом сумела заполучить в библиотеке единственный экземпляр «Трех мушкетеров», с коими за пазухой и появилась в общежитии, преисполненная законной гордости.

Слух об этом достиг общежития мальчиков старшего возраста, и вечером четверо из них явились в гости, принеся с собой жареных семечек. Дюма-отец настолько всех увлек, что в дальнейшем решили ничего не организовывать, пока книга не будет прочитана до конца. Тягуче-тоскливые, кажущиеся прежде бесконечными вечера обрели смысл, их с нетерпением предвкушали весь день. Правда, в общежитие, едва стемнеет, по несколько раз наведывался Витамин. Но бдительный Дружок тотчас сигнализировал об опасности, а ее сознание придавало вечерам дополнительную прелесть. Как только уши пса принимали положение «внимание, мне кажется, я что-то слышу», — все замирали. Если потом слышалось сперва тихое, а потом все более громкое рычание, значит Витамин крадется к общежитию. Вмиг мальчишки оказывались на чердаке, собака под домом, Дюма под подушкой, а девчонки все, как одна, вязали и зевали прямо в лицо входящему Витамину, старательно изображая благонравную скуку, что, по его мнению, было самым подходящим состоянием для воспитанников.

Конечно, всех нас по-прежнему мучил голод, но даже он как-то заглушался пусть ненадолго отрубями, жмыхом, патокой — добыча мальчишек из разных источников, о которых расспрашивать считалось бестактным. Впрочем, самый значительный вклад в скудное вечернее угощение делали возчики: Витька Макаров и я, — нас нередко оделяли сердобольные кладовщицы при выдаче продуктов по наряду. Так однажды сразу от двух кладовщиц, расчувствовавшихся при виде детдомовской сиротки, мне перепали мешочек настоящей муки и горсть сахарного песку. В тот же вечер Витька принес отрубей, реквизированных из пайка подведомственного ему мерина Клюквы, и по детдомовскому рецепту было решено приготовить халву: в пережаренную муку добавляется песок, и получается нечто восхитительное. В то время я часто задумывалась, почему такая вкуснотища, как патока, жмых или вот такая халва, в мирной жизни не употреблялись или приготавливались совсем иначе.