Т Бегельдинов - Илы атакуют

К самолетам сбежался весь состав полка. Плотным кольцом окружили летчиков, только что вернувшихся с задания. Я оставался лежать в стороне. Дикие мысли лезли в голову. Хотелось выхватить пистолет и застрелиться. Как жить, если погиб друг? Зачем жить? Смогу ли я сам себе простить то, что произошло?

Кто-то опустился на землю рядом со мной. На плечо легла дружеская рука.

- Талгат, не нужно. Талгат, пойми...

В этот день я дал себе клятву жестоко отомстить за Степана Демьяновича. Бить, бить, бить! Я не мог тогда слушать рассказа о том, как погиб командир эскадрильи. Лишь через несколько дней мой стрелок рассказал мне об этом.

Самолеты Пошевальникова разметали колонну бронетранспортеров и уже возвращались на аэродром, как вдруг на машине ведущего вспыхнул мотор, и она, скользя на крыло, врезалась в землю. Видно, пилот был убит, ибо даже с горящим мотором такой мастер, как Степан Демьянович, сумел бы выровнять машину и посадить ее.

Всем полком мы проводили жену Пошевальникова Машу в тыл, домой. Тяжело было расставаться с ней, ведь Маша больше года делила с нами все большие трудности и маленькие радости войны, была отличной оружейницей.

* * *

...А жизнь полка шла своим чередом. С ревом поднимались в воздух штурмовики. Один за другим меняли мы аэродромы, продвигаясь на запад. Огонь "илов" нес смерть врагу уже на его земле.

Разведка

Рассказывая о вручении награды, я несколько забежал вперед. Вернусь к событиям, развернувшимся на земле Украины.

Поздняя осень 1943 года. Позади форсирование Днепра. Войска Первого Украинского фронта собирают силы для нового стремительного броска. Такое положение штабисты обычно называют стабильным. В сводках Советского Информбюро изо дня в день одни и те же слова: "Бои местного значения, поиски разведчиков".

Уже несколько раз выпадал снег, но тут же таял. Нудные дожди превратили в кашу проселочные дороги. Неподвижные свинцовые тучи день и ночь висят над аэродромом. Туман лишь изредка поднимается метров на десять-пятнадцать над землей.

В полной готовности стоят самолеты, но летчики и стрелки изнывают без работы. В такую погоду и думать нечего о полетах.

Наш полк расположен неподалеку от разрушенного села Александрия, за ним - Знаменка, а дальше - Кировоград, превращенный немцами в мощный оборонительный узел. Именно здесь они - в который уже раз! - грозятся дать решительный бой советским войскам.

Сидим в землянке. Обшитые тесом стены, вдоль них нары, за расхлябанной дверью - маленькое помещение, в котором находится командир полка подполковник Шишкин. Здесь же наш КП. Уже рассказаны все интересные истории, надоело стучать по колченогому столу костями домино, а дождь все идет. На чем свет стоит клянем погоду, но туман от этого не рассеивается, тучи не становятся светлее.

Однажды утром возле землянки остановился залепленный грязью штабной "газик". Распахнулась дверь, и в землянку, пригнувшись, вошел генерал-майор. Мы вскочили и довольно нестройно приветствовали высокого гостя. Генерал прошел к командиру полка. Говорили они вполголоса, но нам был слышен почти весь их разговор. Генерал приехал из штаба крупного соединения и вел речь о разведке.

- В такую погоду нечего думать о полете, - возражал Шишкин.

- Нужно, товарищ подполковник, нужно.

- Поймите, товарищ генерал-майор, самолет от земли не оторвется. Ведь по оси в грязи машины стоят.

- Тем не менее разведка нужна. Есть данные, что противник накапливает силы для контрудара. Особенно тревожит положение вот здесь, - генерал наклонился над картой.

- Я все понимаю, - тихо произнес наш командир. - Приказ есть приказ. Но ведь посылаем человека почти на верную смерть.

Мы переглянулись. У каждого, конечно, пронеслась мысль о том, кому придется сегодня лететь. Кому же? И тут мы услышали приглушенный голос генерала:

- Может быть, мы пожертвуем одним человеком, но сохраним тысячи.

Воцарилось молчание. Его нарушил громкий голос подполковника.:

- Товарищ Бегельдинов!

Вхожу. Ловлю на себе изучающий и, как мне показалось, недоумевающий взгляд генерала. Действительно, было чему удивляться, взглянув на мою нескладную фигуру. Кожаные брюки, кожаная куртка, сапоги.

- Почему не в форме? - спросил генерал. - Где ваши погоны?

Я объяснил, что это необычное обмундирование очень удобно в полете. Известно, что кожа не горит, а это важно. Кому-кому, а мне после Харьковского аэродромного узла это хорошо известно.

Генерал засмеялся:

- Ладно, убедили. Но как прикажете к вам обращаться?

- Младший лейтенант Бегельдинов!

Подошли к карте. В десяти километрах за линией фронта тянется глубокий овраг. Неподалеку есть две гравийные дороги. В такую погоду, когда проселки непроезжи, эти дороги, безусловно, интенсивно используются немцами. Языки, взятые наземными войсками, ничего связного объяснить не могут. Нужна разведка с фотографированием.

- Задание ясно?

- Ясно! - а сам думаю о дожде и тумане.

С одной стороны, они сейчас союзники, ибо я застрахован от нападения истребителей и прицельного зенитного огня, но, с другой... Нет, лучше не думать об этом перед полетом.

Механики быстро подготовили самолет. Провожать меня вместе с генералом и командиром полка пришли летчики, стрелки, даже солдаты и офицеры батальона обслуживания. Сел в кабину, закрыл фонарь. Завел мотор, даю газ, но... машина не трогается с места. Что за чертовщина? Даю полный газ. Самолет нервно вздрагивает, но продолжает стоять, как привязанный. Выключаю мотор, откидываю фонарь. Ясно! Колеса засосала грязь. Вижу трех механиков, бегущих с лопатами. Да, это всем полетам полет. Наконец колеса освобождены, мотор работает. Проходит несколько минут - "ИЛ" в воздухе.

Лечу, как с завязанными глазами. До линии фронта около пятнадцати километров. Набираю высоту и вхожу в облачность, прохожу линию фронта в облаках без приключений. Ясно, немцы далеки от мысли, что в такую погоду к ним летит гость.

Еще на земле я решил, что, пройдя линию фронта, углублюсь километров на пятьдесят на оккупированную территорию, а потом развернусь и пойду в заданный квадрат. Это собьет с толку немцев.

Проходит минут десять полета. Можно снижаться. Плавно отдаю ручку от себя. До земли пятьсот метров... четыреста... триста, двести... И вдруг самолет выходит из облачности. Ясно вижу внизу дороги, дома, повозки, машины. Опускаюсь еще ниже. На высоте сорока метров иду в квадрат, указанный генералом.

Глубокий овраг. Пусто. Ну, этой мнимой пустотой и кажущейся тишиной меня не проведешь. На высоте не более двадцати метров включаю фотокамеры, пролетаю над оврагом. Разворачиваюсь, набираю высоту и атакую овраг: сбрасываю бомбы, выпускаю реактивные снаряды и снова включаю фотокамеры. Ага! Раздается несколько сильных взрывов, видны мечущиеся человеческие фигурки. Повылезали, гады! С трудом удерживаюсь от желания прочесать их из пулеметов. Нельзя. Ведь нужно еще побывать над дорогами.