Александр Чижевский - Я молнию у неба взял...

Вернемся же к 1920 году. Что могло меня удержать тогда в Москве, когда в кармане у меня лежало удостоверение за подписью В. Я. Брюсова и Вячеслава Иванова? Лекции, которые я сам читал или слушал, могли быть пропущены под разными уважительными предлогами… Я спешил в Калугу вместо Стокгольма, чтобы тотчас же приступить к дальнейшим опытам. В них для меня был смысл жизни, это делало меня счастливым.

Дисциплина поведения, дисциплина работы и дисциплина отдыха были привиты мне с самого детства. Это — важнейшие регуляторы жизни. В некотором глубоком–глубоком подсознательном отделе моей психики был заключен основной принцип жизни — ни одного дня без продуктивной работы, которая не вносила бы в фундамент будущей жизни нечто важное. Пусть это будет маленький, самый что ни на есть ничтожный «кирпичик», но его надо сделать, создать, усвоить или понять. Время во всех моих делах играло основную роль. Время было для меня всегда самым дорогостоящим фактором, и одной из основных целей моей жизни было сохранение его или использование его себе и своему мозгу на благо — даже не так уж себе, как именно мозгу, то есть мысли, усвояемости, памяти, творчеству, деятельности, движению вперед.

Данным качеством я был обязан строгому воспитанию и тем правилам, которые мне привили мои родители и родные с первых же дней сознательного существования. Полный достаток во всем и свободная ненуждаемостъ в детстве не только не изменили этих принципов, но, наоборот, обострили их. С детства я привык к постоянной работе. И когда пришло время, когда нельзя было не работать, я принял работу как истинное благо, как обычное и обязательное явление жизни.

ЭЛЕКТРОННАЯ МЕДИЦИНА

Уже после четырехлетних экспериментальных исследований, мне было ясно, что во всех обнаруженных мною явлениях играют роль отрицательные ионы кислорода воздуха. Прямых опытов я не мог поставить, так как моя скромная лаборатория не обладала всей необходимой для этих опытов аппаратурой. Но я уже смело в разговорах и сообщениях в научных кружках и обществах высказывал идею о «недостаточности молекулярного кислорода для длительного поддержания жизни высокоорганизованных животных». Конечно, как и подобает в таких случаях, на меня смотрели с недоумением и думали: «все ли у него дома?» Столь еретические высказывания против химической аксиомы горения и окисления вынуждали многих ученых относиться с великой осторожностью ко мне, как к неблагонадежному субъекту, проповедываюшему кощунственное учение.

— Вам, — предупреждал меня Константин Эдуардович, — следует с особой осторожностью обращаться с вопросом о применении ионов воздуха к заболеваниям человека. Это вопрос величайшей важности, и вы, Александр Леонидович, как не врач, должны развить в себе огромную выдержку.

Циолковский говорил, что успехи медицины складываются из успехов прилежащих наук — биологии, физиологии, физики, химии и т. д. Начинается век электронной медицины, физико–химической медицины и других медицин. Теперь к медицине неожиданно может прийти любая наука, самая, казалось бы, отдаленная от медицины Гиппократа. Многие науки вторглись в область этой чистой медицины, и учат ее уму–разуму!

Из бесед с Константином Эдуардовичем и из личного опыта я уже знал, что все новое, опережающее установившиеся воззрения, все, что заставляет нас переучиваться и расширять угол нашего зрения — все это может стать объектом непонимания. Профессору, который четверть, а то и полвека изо дня в день на лекциях твердит истину, прочнейшим образом установленную в науке, истину о том, что «кислород поддерживает жизнь», вдруг скажут, что «кислород не поддерживает жизни более некоторого ограниченного срока», ничего другого не останется, как выгнать меня вон.

— Отдайте ему должное, — внушал мне Константин Эдуардович, — для него, этого профессора, «ограничение кислорода», которое проповедуете вы, просто невыносимо. Войдите в его положение! Ведь ему приходится переучиваться на старости лет, причем переучиваться радикально! А чтобы этого не делать /ибо переучиваться таким господам не угодно/, почтенный профессор открывает огонь по видимой цели и разит врага.

Предупреждение Константина Эдуардовича не могло приостановить естественный ход вещей: правда об аэроионах стучалась в двери лабораторий и клиник, и ничто не могло остановить этой правды, хотя вопросы эти разрабатывал не врач, а биофизик. Правда жизни требовала своего — признания того, что было уже сделано и того, что еще нужно было сделать. Но нечто очень большое было уже готово, и жизнь сама, помимо воли автора, начинала внедрять его достижения в больницы для борьбы с тяжелыми недугами человека. Это видели в то время лишь некоторые врачи и некоторые не врачи, каким был Константин Эдуардович. Факты твердили упрямо: аэроионы лечат, лечат, лечат…

Уже после моих первых опытов с животными можно было с большой убедительностью утверждать, что искусственные ионы воздуха, или аэроионы отрицательной полярности, бесспорно оказывают целебное действие. Первые осторожные пробы действия отрицательных аэроионов на больного человека дали самые положительные результаты.

Отыскивание в живой клетке электрических явлений упорно из года в год проводилось многими учеными, и они достигли в своих исканиях выдающихся результатов и могли построить электростатическую топографию живой клетки в ряде важнейших органов. Восемьдесят четыре опыта И. И. Кияницына, опыты Броун — Секара, д'Арсонваля и А. А. Жандра, а всего более ста десяти — все говорили о правильности моей точки зрения, но нужна была еще опытная проверка, которую я должен был организовать самолично — вдруг Кияницын чего–либо не учел, хотя предполагать такой промах ученого не было никаких оснований…

Я продолжал экспериментировать с сильно ионизированным воздухом и с большими концентрациями заряженных частиц. Я уже неоднократно после моих опытов в лаборатории профессора А. А. Эйхенвальда /1915 год/ показал, что вата, простая гигроскопическая вата, поглощает все электрические заряды воздуха — все до единого. На сей раз я мог подвергнуть подробному изучению важнейшую деталь опыта Ивана Ивановича Кияницына. Действительно, ватный фильтр длиной в 24 сантиметра /точно такой же длины, как у И. И. Кияницына/, поглощал все ионы воздуха как положительной и отрицательной полярности, так и заряженные частицы разной массы, которые получались мной в любых концентрациях с помощью тонкого распыления воды или порошков.

Установление этого важнейшего факта вчерне решало задачу, которую поставил перед наукой И. И. Кияницын, сам того не зная и даже не подозревая всего значения этой задачи.