Николай Долгополов - Главный противник. Тайная война за СССР

— Зато сэкономили на такси, — пошутил Моррис, и мы рассмеялись.

Кстати, пулемет в полном сборе «достала» Лона-Лесли. Это — одно из ее многочисленных свершений в нелегальной разведке. Незадолго до кончины СВР России помогло осуществить одной из ценнейших своих героинь предсмертную мечту: в Москву из США приезжала родная сестра Леонтины. Собиралась приехать еще… Формально въезд в Штаты не был закрыт и для миссис Коэн. Ни против нее, ни против мужа никаких официальных обвинений не выдвигалось.

Правда, когда в 1957 году в Нью-Йорке арестовали советского разведчика под именем Абель, в вещах его нашли две фотографии — прямо на паспорт — супругов. Агенты ФБР осведомились у соседей, к тому времени уже сгинувших в неизвестность Коэнов, не видели ли они когда-нибудь этого русского полковника. Соседи искренне колебались. Кажется, однажды под Рождество этот скромно одетый человек наведывался к Моррису и Лоне. Но сказать точно — «да, он», не рискнули.

Добравшись до СССР, Коэны приняли советское подданство, и Моррис с гордостью продемонстрировал мне свой довольно-таки заношенный паспорт, сказав, что он такой же гражданин России, как и я, попросив в придачу никогда больше не называть его мистером. Или товарищ, или просто Моррис, ну, Питер. Тут, замечу, он и сам слегка путался в собственных именах, и, рассказывая о жене, называл ее всякий раз по-разному — Лесли, Лона, Леонтина, Хелен. Один разок прорвалось и совсем необычное имя, называть которое мне, по понятным причинам, не стоит.

Детей у супругов не было, и о причинах догадаться несложно. Хотя есть и другая версия. Играя в американский футбол, Моррис получил страшный удар ногой в пах. И вот тут начинается забавная история. Статистика любимой в США игры ведется безукоризненно. И во многом благодаря этому самому футболу американцы раскопали, что Моррис Коэн действительно свой, коренной, а не какой-то из СССР засланный. В колледже, а не в университете, этот игрок, родившийся в Нью-Йорке в 1910-м, выступал за студенческую сборную и даже получал спортивную стипендию. Моррис подтвердил мне, что играл, не жалея себя. Особенно в юные годы: «Может, поэтому у меня до сих пор болит и ноет по ночам разбитая на игре в Миссисипи коленка. А еще в одной схватке меня так саданули прямо между ног, что с поля унесли на носилках. Долго лечили…» И тяжелый вздох.

Почти что за год до кончины Коэн не знал, остались ли у него в США родственники. Отец откуда-то из-под Киева, мать родилась в Вильно, а жили в Нью-Йорке в страшной бедности в районе Ист-Сайда. По-русски, вспоминает Моррис, никогда не разговаривали, и у меня есть все основания в этом не сомневаться.

Люди, знавшие чету Коэнов достаточно близко по их московскому и окончательному периоду, как и полковник Юрий Сергеевич Соколов, один из их шести связников, работавших с ними в США, утверждают: у разведчиков-нелегалов была идеальная совместимость. Верховодила, вроде бы, Лона, однако решения принимал как в США, так потом и в Англии, и в Москве молчаливый Моррис. Лона щебетала по-русски, он погружался в книги на английском. Правда, во время встречи признался мне, что теперь долго читать не может — болят усталые глаза.

На длиннющий список моих напечатанных по-английски вопросов смотрел через огромную лупу. На многие из них ответов так и не последовало. Несмотря на возраст, показал себя большим мастером уходов в сторону. Повествование о трудном нью-йоркском детстве, рассказы об отце — сначала уборщике, потом торговце овощами. Здесь, я, между прочим, понял, что многие конспиративные встречи проходили именно в папиной зеленной лавке. Видимо, отец не только догадывался и знал, но даже иногда и помогал.

С удовольствием вспоминал лишь о хрестоматийном эпизоде с вывозом чертежей из засекреченной атомной лаборатории в Лос-Аламосе, где так отличилась Лесли. Не могу его не привести, несмотря на то, что подвиг описан во многих книгах и вошел во многие учебники разведки разных стран, как пример не только мужества нелегального разведчика, но и его находчивости и невиданного хладнокровия.

Шла война, и в июне 1942-го Коэна мобилизовали. Служил в разных местах, даже где-то на Аляске. Так что из армии было не выбраться. Вот и пришлось Джонни — еще один связник группы «Волонтеров», он же легальный советский разведчик Анатолий Яцков, посылать на встречу с неведомым агентом Персеем в неблизкий от Нью-Йорка Лос-Аламос, Лону Коэн. Она должна была взять у незнакомого молодого человека, трудившегося в секретной атомной лаборатории, «что-то» и передать это «что-то» Яцкову или, как говорит Моррис, «нашим» в Нью-Йорке. Лона, по признанию Морриса, не слишком догадывалась, за чем именно едет.

Получила с трудом отпуск, ведь работала на военном заводе, и чуть обезопасилась свидетельством нью-йоркского врача: отправляется на курорт Альбукерк подлечить легкие. А это недалеко от Лос-Аламоса или Карфагена, как называли его в Центре. Но и в Альбукерке за приезжими тоже приглядывали, поэтому Лона и поселилась в Лас-Вегасе, городке, название которого абсолютно схоже с именем мировой столицы светящихся и разорительных казино. Снимала комнатенку у какого-то железнодорожника и лечилась, принимая процедуры. Перед отъездом ей показали неясное фото агента, вошедшего затем в историю под именем Персей.

Даже тех, кто работал в атомной лаборатории, из закрытой зоны в город выпускали лишь раз в месяц по воскресеньям. В этот день они с Лоной и обязаны были встретиться в Альбукерке на оживленной площади у храма. Признаться, здесь, на мой непросвещенный взгляд, накрутили чересчур много всякой чертовщины. Помимо пароля, юный Персей должен был держать в правой руке журнал, в левой — обязательно желтую сумку, из которой торчал бы рыбий хвост. И не просто рыбий, а сома. Если сумка повернута к Лесли лицевой стороной с рисунком, то к Персею можно подходить смело: слежки нет, обмен паролями и передача сумки.

Лесли пришлось изрядно понервничать. У нее уже заканчивался отпуск, а Персей все не приходил. Говорят, что даже удачная, но рискованная конспиративная встреча отнимает у разведчика месяц жизни. А Персей объявился только на четвертое воскресенье. Журнал он держал не в руке, а в сумке. Молодой парень подзабыл и пароль, затем с ходу признался Лесли, что запутался, в какой же день должна был состояться встреча.

Но нервные клетки были потрачены не напрасно. Между рыбиной, это действительно был сом, и журналом, лежали полторы сотни документов. От себя добавлю: важность и значительность их были таковы, что уже сравнительно скоро об их содержании творец советской атомной бомбы доложил отвечавшему за создание атомного оружия Берии, а тот — Сталину.