Мы — можем! - Евгений Александрович Морозов

Я вылез на причал. Крен достигал уже 23 градусов и продолжал расти, несмотря на то, что в работу запустили третью сотку. Сливные шпигаты правого борта вошли в воду. Забортная вода пока еще медленно, но верно хлынула в кормовые рефтрюма. Стемнело. Усталые водолазы в промокшей робе растаскивали шланги и кабели. Забортный трап несколько раз подбирали, но он снова с увеличением крена начинал упираться в причал.

Я приказал аварийной партии покинуть судно, а сам пошел выгонять Артема и Леху из машины. Еще сверху проорал вниз: «Мальчики, выходите!»  Но в МО было шумно, и надеяться на то, что расслышат и поймут не приходилось.

Цепляясь за трубы и увертываясь от падающих предметов, я спустился вниз. Артем залез в левый дальний угол, где просвет между уровнем воды и платформой был уже очень скромный. Леша страховал его, приплясывая на блоке вспомогача.

— Мальчики, — повторил я, — срочно выходим. Он сейчас кувырнется. Ну ее, эту железину!

— Сейчас, Евгений Александрович, — ответил Тема.

Вдруг стало тихо. Только стонали насосы, выгоняя воду из машины. Рев водопада прекратился. В последний момент Тема все же нашел нужный клапан и успел перекрыть его.

Когда я вылез на причал, крен был уже 20 градусов и продолжал уменьшаться. Один насос мы перебросили в кормовые трюма. С откачкой воды из МО легко справлялись остальные два комплекта. Дышать стало легче, и предчувствие беды уже не сутулило усталых спасателей.

Когда из воды вышел разорванный фильтр — толстостенная стальная бочка высотой мне по грудь -  стало ясно, что никаких насосов не хватило бы, если б Артем не перекрыл этот кингстон. Общая площадь разрыва была больше квадратного метра.  Ледяную пробку размыло полностью. Еще пять-десять минут, и банановоз завалился бы на правый борт и притонул.

И хотя левый борт в этом месте торчал бы из воды, поднять опрокинутое судно водоизмещением более пяти тысяч тонн было бы очень тяжело.

Вот что такое в спасательном деле своевременное выполнение нужного действия. Минуты, а то и секунды решают судьбу операции.

Я шел домой вымотанный, но счастливый. Как всегда, после удачной операции, от усталости и хмеля тяжелой победы немного кружилась голова. Прошел шквал с дождем, потом выкатилось солнце. Почки на деревьях и кустах набухли. И на каждой почке висела тяжелая хрустальная капля. Солнышко зажгло хрусталь разноцветными переливающимися огнями. Деревья стояли, как жирандоли, в своей невыносимой красоте.

Позже АС было осушено полностью и зачищено. Водолазы снаружи заглушили добрую дюжину кингстонов и с полтора десятка донно-забортных отверстий в подводной части судна. «NAFPLIO» спокойно простоял в порту еще год. Потом его конвертовали и отбуксировали к месту назначения.

Затянувшаяся буксировка

В каких морях нас только не носило!

Мы к дьяволу заглядывали в пасть.

Но высшая божественная сила

Не попустила попусту пропасть.

То здесь, то там

Мелькнем и растворимся.

Нас видит око, но не бьет радар.

И все никак мы не договоримся,

Чтоб разорвать заклятье этих чар .  

В девяносто третьем году, в самый разгар смутного времени, нам предложили отбуксировать из Николаева на Северный флот два плавучих причала для авианосцев.

ЦРУ приложило свои умелые ручонки к уничтожению наших полуготовых авианосцев «Варяг» и «Ульяновск».  Недалекие, но патологически жадные деляги самостийной Украины легко клюнули на удочку профессиональных обманщиков и безо всякой выгоды для несчастной страны загробили недостроенные авианосцы.

Такая же судьба ожидала и плавпричалы специальной постройки, предназначенные для действующих авианосцев. Промедление с выводом из Николаева грозило потерей их для Северного флота. А потерь у нас тогда хватало и без этого.

Исходя вот из такого расклада, лично я постарался, чтобы Отряд взялся за эту работу.

И хотя потом за это было выпито много моей крови, и я вернулся с буксировки совсем седым, дело было сделано, и буксировщик — Балтийский отряд — в накладе не остался.

В июле «Капитан Беклемишев» — не самый мощный, но самый любимый буксир-спасатель, трехтысячник ярославской постройки — получил приказ идти в Николаев за объектами. Меня, грешного, направили туда поездом через Москву, с заходом к заказчику. От Москвы по летнему времени тогда купейный билет было не достать. Я ехал в плацкартном вагоне, переполненном ревущими детишками, скандалящими мамашами и озабоченными папашами. Толком поспать за двое суток так и не сподобился.

В Николаеве до подхода «Беклемишева» меня поселили на плавказарме, в чистенькой офицерской каюте. Я подкрепился хлебом насущным, открыл настежь портик и рухнул на койку. Проспал часов шестнадцать, до следующего утра. Утром проснулся — личность страшно опухла и саднит. Переборки усеяны, как алыми ягодками, лопающимися от моей крови комарами. Напротив плавказармы располагался кусочек плавней — гнездо этих ненасытных вампиров, а гостиница обеспечивала их свежей кровью.

Только через две недели мое лицо вернулось в исходное состояние.

Объекты еще не прошли полной конвертовки — так называется подготовка к перегону морем. Самая трудоемкая часть ее — носовые обтекатели — была спроектирована так неразумно, как будто у наших корабелов не было опыта изготовления обтекателей для тех же плавдоков. В целях сокращения сроков подготовки к буксировке я рекомендовал отказаться от этой глупости, что было охотно принято заказчиком. Тем не менее работы затянулись недели на две.

А тут еще потребовался текущий ремонт машинам «Беклемишева». Коломенские двигатели сами по себе не подарок, да еще со вторым механиком в этом рейсе нам не повезло. Им оказался тупой и шкодливый БК.  Для непосвященных — это его партийная кличка по первым буквам имени и отчества. После