Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

На суде над Адольфом Гитлером за государственную измену, который последовал за неудачной попыткой в 1923 году совершить государственный переворот, преподаватель Гуэмер, бывший его классным учителем в реальном училище Линца на протяжении трех лет, выступил в качестве свидетеля. Он под присягой показал следующее: «(В школьные годы) Гитлер был, без сомнения, одаренным мальчиком, хоть и односторонне одаренным. Он не утруждал себя самодисциплиной, и, так как настойчиво плыл против течения, а также был своевольным, эгоистичным и вспыльчивым, ему, очевидно, пришлось бы приложить большие усилия к тому, чтобы вписаться в школьные рамки. Он также был ленив, так как в противном случае, имея несомненные способности, достиг бы гораздо лучших результатов».

В конце такого неблагоприятного отзыва преподаватель Гуэмер заговорил искренне и добавил: «Тем не менее опыт учит нас, что школьные годы не дают нам много полезного для самой жизни, и, хотя восходящие звезды часто исчезают без следа, школьные отметки не много значат, пока у человека не появится достаточно свободного пространства. Мне кажется, что мой бывший ученик Гитлер подходит под эту категорию, и я от всей души желаю, чтобы он быстро оправился от напряжения и волнений последних событий и дождался воплощения тех идеалов, которые он лелеет в своей груди и которые сделают честь каждому немцу».

Эти слова, написанные в 1924 году, лишены какой бы то ни было «политической» похвалы, которая могла бы окрасить их после 1933 года. Они указывают на поразительное единство между учителем и его бывшим учеником. В словах преподавателя Гуэмера есть намек на то, что идеалы, из-за которых Адольф Гитлер оказался в роли обвиняемого, зародились в годы его обучения в школе. Гитлер не был хорошим учеником даже на уроках немецкого языка, которые вел преподаватель Гуэмер, что доказывают письма и открытки с грамматическими ошибками, присланные мне Адольфом.

Другим учителем, о котором положительно отозвался Гитлер благодаря скорее его политическим взглядам, нежели знаниям, был учитель естественной истории Теодор Гиссингер, который пришел на место Энгстлера. Гиссингер был большим энтузиастом долгих прогулок на открытом воздухе и скалолазания. Он был самым радикальным из учителей в националистическом лагере. Деление людей по политическим взглядам в то время наиболее остро проявлялось среди преподавателей школы, нежели в обществе. Атмосфера, заряженная политическим напряжением, имела более определяющее значение для умственного развития Гитлера, чем школьная программа. Так что получается, что атмосфера больше, чем учебные материалы, определяет ценность школы или ее ненужность. Бросая взгляд назад в прошлое, учитель Гиссингер написал о своем бывшем ученике: «В Линце Гитлер произвел на меня ни плохое, ни хорошее впечатление. Он также не был в классе лидером. Он был худой, с прямой осанкой, его лицо было почти всегда бледно и мрачно, и он выглядел так, будто истощен болезнью; а взгляд его блестящих глаз был очень открытым».

Третьим – и последним – учителем, о котором положительно отозвался Гитлер, был преподаватель истории доктор Леопольд Пётш, единственный из почти дюжины учителей, который, как он сам признался, вызывал его восхищение. Слова, которые он посвятил этому человеку в «Майн кампф», широко известны: «Возможно, для всей моей последующей жизни решающее значение имело то, что судьба дала мне в качестве учителя истории одного из весьма немногих преподавателей, который знал, как четко изложить важные вещи в классе и на экзаменах и отмести несущественное. В моем преподавателе истории докторе Леопольде Пётше в реальном училище в Линце это было воплощено идеально. Пожилой господин, доброжелательный и непреклонный, он имел особый успех благодаря своему дару блистательного красноречия, который не только завораживал, но и воодушевлял нас. Даже сейчас я с теплотой вспоминаю седеющего мужчину, который умел заставить нас забыть о настоящем благодаря своему воодушевлению при изложении материала, умел нас околдовать и провести через прошедшие столетия и во мгле веков наделить живой реальностью все, что относится к сухой исторической памяти. Часто мы сидели переполненные чувствами, а иногда даже были взволнованы до слез».

Леопольд Пётш – единственный человек, имя которого упоминается в «Майн кампф», и Гитлер посвящает ему две с половиной страницы. Такая привязанность, конечно, сильно преувеличена, и доказательством этого является то, что Гитлер окончил школу с единственной удовлетворительной отметкой – по истории, которую, наверное, можно отчасти приписать перемене школы. Даже при этом не следует недооценивать то впечатление, которое этот преподаватель произвел на чрезвычайно восприимчивый молодой ум, и если кто-то говорит, что самым ценным помощником в изучении истории является увлечение, порождаемое этим предметом, то тогда доктор Пётш, безусловно, выполнил свою миссию в данном конкретном случае.

Пётш был родом из мест на южной границе Австрии, и до того как приехал в Линц, он преподавал в Марбург-андер-Драу и других местностях, по которым проходил лингвистический раздел. Поэтому он привнес живой опыт в расовую баталию. Я полагаю, что безусловная любовь к народам, говорящим на немецком языке, которую Пётш сочетал с презрением к государству Габсбургов, была решающим аргументом, расположившим к себе молодого Гитлера. Гитлер остался вечно благодарен своему старому учителю истории, и эта благодарность имела тенденцию расти тем скорее, чем больше времени проходило с того времени, когда Гитлер забросил свое образование. Во время посещения Клагенфурта в 1938 году Гитлер снова встретился с Пётшем в его уединении в монастыре Сент-Андре в Лавантхале и провел с ним час наедине. Свидетелей их беседы не было, но когда Гитлер покинул комнату, он сказал своим сопровождающим: «Вы себе представить не можете, чем я обязан этому старику».[1]

В какой степени на эти мнения Гитлера о своих бывших преподавателях можно положиться – это такой же открытый вопрос, как и противоречивые отзывы о Гитлере его бывших одноклассников. Но дело в том, что – и я этому свидетель – Адольф бросил школу, ненавидя ее. И хотя я всегда заботился о том, чтобы увести любую беседу от темы его школьных лет, он время от времени разражался градом упреков в их адрес. Он не делал никаких попыток поддерживать связь с кем-либо из учителей, даже с доктором Пётшем. Напротив! Он избегал и не замечал их, когда сталкивался с ними на улице.

Глава 7

Стефания

По правде говоря, не очень приятно быть единственным свидетелем – помимо самой Стефании, – который может рассказать о юношеской любви моего друга, длившейся четыре года, а начавшейся после того, как ему исполнилось пятнадцать. Я боюсь, что, давая картину реальных фактов, разочарую тех, кто ожидает сенсационных разоблачений. Отношения Адольфа с этой девушкой из весьма уважаемой семьи ограничивались тем, что было разрешено существующим кодексом морали, и были абсолютно обычными, если только современная концепция сексуально нравственного поведения не настолько перевернута вверх тормашками, что считается ненормальным, если у двоих молодых людей – какими были Адольф и Стефания – роман и, если говорить коротко, «ничего не происходит».