Наталья Решетовская - В споре со временем

Я в кабинете у профессора Кобозева, за его старинным письменным столом. Выслушав мою краткую научную биографию, Кобозев квалифицирует меня, как «Табула раса», и предлагает познакомиться с его трудами.

Чтение статей Кобозева в «Журнале физической химии» в читальном зале Ленинской библиотеки. Оригинальнейшая и смелая «теория ансамблей».

Посещение Министерства высшего образования. Для перевода из одного университета в другой нужно согласие обоих ректоров.

Я у заместителя декана химфака профессора Пржевальского. Первая осечка! «У вас ещё не сданы экзамены — раз. Надо менять тему — два. Вы не уложитесь в срок — три».

Снова передача на Новослободской. От этого времени сохранилось лишь одно моё письмецо, посланное маме. Вот его содержание:

«Дорогая мамочка!

Ничего нового. Может статься, что с этим я и приеду в Ростов. Вчера отослала вторую посылку. Кроме продуктов отправила бельё, полотенце, носки и носовые платки. Не забудь прикрепить меня к столовой и сдать в РГУ рабочую карточку».

«Теория активных ансамблей» меня увлекла. Я прямо говорю об этом профессору Кобозеву. Задаю возникшие у меня вопросы.

— Вот на них-то я и предложу вам самой ответить! — сказал Николай Иванович и написал на отдельном листе своё согласие принять на себя руководство моей аспирантской работой. Дата — 18 июля 45-го года.

Первая победа!

Профессор Фрост подтверждает согласие.

После того, как одолела «теорию ансамблей», в вагонах метро и троллейбусах, в ожидании приёмов, где только можно, я готовилась к экзаменам, которые предстояло сдать в Ростове.

Чуть ли не накануне отъезда из Москвы, в самом начале августа, в приёмной МГБ на Кузнецком мосту мне сказали: «8 лет исправительно-трудовых лагерей».

— А писать можно будет? — тотчас же спросила я. Уже это мне казалось отрадой.

— Да. С правом переписки.

Я вышла оттуда со смешанным чувством горечи от долготы срока и радости ожидания писем. Сразу же позвонила Лидусе, которая разделяла все мои переживания, как-то вместе со мною побывала под «крепостными стенами» Бутырок, участвовала в передачах Сане.

— А мы собирались пригласить тебя сегодня в театр, на «Он пришёл» Пристли, — сказала она упавшим голосом.

— Пойду! — ответила я решительно.

Надо было набираться большого дыхания! Восемь лет ожидания впереди! Надо привыкать жить с этим!

В Ростове один за другим сдаю все три экзамена. Занимаюсь с воодушевлением. Больше всего увлекла философия.

Мы выбрали новый способ сдачи экзамена. Вместо вопросов — реферат, тему которого Резников давал нам за неделю. «Физика и философия Декарта и Ньютона»! Сначала о каждом, а потом — сравнение, самое интересное…

От Лиды — фраза: «…пиши по адресу: Москва, 22, Краснопресненский пересыльный пункт. Ну, что тебе ещё рассказать?.. Всё в порядке».

Всё в порядке?! На пересылке… Уже не за страшной стеной… А куда теперь?..

Пришло письмо от тёти Верони:

«…Шурочку видела только один раз. Она возвращалась со своими подругами с разгрузки дров на Москве-реке. Выглядит замечательно, загорелая, бодрая, весёлая, смеётся, рот до ушей, зубы так и сверкают. Я очень рада, что настроение у неё хорошее».

Полгода назад я прочла последнее письмо мужа-офицера. И вот теперь первое письмо мужа-заключённого.

Разворачиваю треугольничек. Четыре тесно исписанных бледным карандашом мелким-мелким почерком странички.

Он пишет о своей уверенности, что срока 8 лет не придётся сидеть до конца — вся надежда на близкую амнистию, о которой ходит столько слухов. Но если её и не будет, Александр считал своим долгом предоставить мне на весь срок своего наказания «полную личную свободу». Он писал о том, что слишком любит «свою красавицу», молодость которой с двадцати трёх лет проходит в одних ожиданиях и что же? до тридцати четырех лет? Беспокоился он и о Николае, до сих пор не зная его судьбу.

Тяжело. Будущее в полном тумане, но Солженицын не может не строить планов. Он мечтал, что после войны мы будем жить в Москве или Ленинграде. В тюрьме сложилась совсем другая мечта — после выхода на свободу уехать со мной в «глухую обильную сытую и живописную деревню», подальше от железной дороги будь то в Сибири или на Кубани, или на Волге, или даже на Дону, обоим работать там в средней школе, а в 2-месячный летний отпуск ехать развлекаться в Москву, в Ленинград, в Ростов.

Жизнь счастливая, спокойная, близкая к природе и гарантирующая от таких «случайностей», какая произошла 9 февраля 1945 года. Как совместить это с моим будущим доцентством, Александр ума не приложит, но во всяком случае советует «держаться за аспирантуру всемерно».

Что касается возраста, то муж переоценил его за эти полгода. Он видел людей, которые хотят начать новую и счастливую жизнь с 55 и даже с 65 лет.

Что общего у автора этого письма с автором 248 военных писем?.. И что общего у него с сегодняшним Солженицыным?.. Каких только резких поворотов не наблюдала я у своего мужа, не уставая пытаться следовать за ним, не сбиваться с его зигзагообразного пути, даже если повороты эти происходили ещё только в его воображении!..

Тётя Вероня между тем в очередную пятницу поехала на Красную Пресню с очередной передачей. Не приняли. Уехал… Куда — не сказали. Велели прийти во вторник, потом в четверг… И только в пятницу, 24 августа Вероника Николаевна мне писала:

«Вот и правда, что вам светит счастливая звезда. Наташенька золотая, сколько на меня было устремлено вчера завистливых глаз. Можешь успокоиться, из Москвы каждое воскресенье будешь ездить в Ново-Иерусалим, это ведь дачное место, великолепная природа, называли раньше его „русская Швейцария“, будешь видеться».

«Русская Швейцария»… Если пройти от станции по Волоколамскому шоссе влево километр с небольшим, то можно увидеть справа кирпичный заводик и двухэтажные белые дома. Это и был лагерь, куда привезли моего мужа. Он рад, что попал не куда-нибудь на далёкий север, вроде Печоры или Колымы, а близко от Москвы, в хорошие климатические условия. Но работа — тяжёлая.

«Норма чернорабочего не по моим силам. Проклинаю свою физическую неразвитость», — жалуется муж.

Но я даже из Ростова приехать не успела, как Санин адрес изменился и он оказался в… самой Москве! «Москва, 71, Большая Калужская, 30, стройка № 121».

Я же ни о чём не подозреваю. И потому меня совершенно ошарашивают слова тёти Верони, прямо на вокзале: «Саня уже в самой Москве. Ты его завтра увидишь. Он ждёт».

Москвичи, проходящие мимо строящегося дома, не все замечали, что поверх деревянного забора в несколько рядов натянута была колючая проволока.