Михаил Кривич - Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы

Но почему, Бога ради, почему она так запоздала?

Еще в начале 1979 года все могло стать на свои места. Вряд ли напуганный учитель (а он не из храброго десятка) долго бы запирался, припертый к стене многочисленными свидетельствами. Да, прямых очевидцев нет, но косвенных улик — более чем достаточно. Вспомним, как он краснел, бледнел, заикался, моргал маленькими глазками на первых допросах, как потел и отмалчивался. И не надо было бы разрушать недозволенными приемами чистое алиби Александра Кравченко. У филолога никакого алиби не было и в помине. И следов он оставил за собой — будь здоров. Оперативник, рассчитывающий на повышение по службе, может только мечтать о таком преступнике — дилетанте.

Что же все-таки произошло?

Сейчас на этот счет можно строить разве что предположения — более или менее правдоподобные. Вот первое из них, довольно серьезное.

Будем считать, что в то время у филолога были крепкие покровители. Они имели право цыкнуть — и цыкнули: это наш человек, не трогать!

Такое в советские годы бывало. Хотя покрывать убийц даже в худшие времена не всегда решались: если человек особой ценности не представляет, проще сдать его и забыть.

Кто же мог быть таким покровителем? Из материалов дела ясно следует, что еще до первого убийства филолог стал добровольным помощником, внештатным работником — читай, осведомителем — органов внутренних дел. То есть милиции. Конечно, невелика фигура, но все-таки… И еще: в свои армейские годы он служил в Берлине, в спецвойсках связи, сидел на кагэбэшной линии Берлин — Москва. Такая вот у филологии необычная предыстория.

Подобного рода специалисты, говорят, и после увольнения из КГБ насовсем не уходят. Знают слишком много. Их долго еще держат на коротком поводке. Доводилось слышать — но за достоверность не поручимся, — что учитель уже в восьмидесятые годы, работая снабженцем, в многочисленных разъездах по стране пользовался литерными билетами, которые положены лишь избранным. Тем, кто разъезжает с особыми заданиями и не вправе тратить драгоценное служебное время на нудное стояние в очередях за билетами.

Спецслужбам литерные билеты положены.

Не станем, однако, пускаться в спекуляции. Служил в ГБ, не служил — не знаем. А почему бы и не служить? Партийный, грамотный, в университетах марксизма-ленинизма то на одном факультете поучится, то на другом, щелкает их как орешки, здоровьем природа не обделила, энергичный, общественник, словом, на хорошем счету. А то, что грешок есть, — как бы сказать помягче, ну, определенный нездоровый интерес к малолеткам, — так кто ж без греха? С грешком даже лучше: легче одернуть, когда занесет, проще в узде держать.

Все может быть. Есть еще одно соображение: при наших-то сложностях с пропиской очень уж легко, подозрительно легко менял филолог города и квартиры: Новошахтинск, Шахты, Новочеркасск. Остается только удивляться, как просто, на зависть соседям, получал он казенные (может быть, явочные?) квартиры. И это в стране, где жилье, случается, ждут всю жизнь! Да и покупка в марте семьдесят восьмого года флигеля и Межевом переулке у гражданки Фесенко, прямо скажем, за бесценок тоже как-то странновато выглядит на фоне повсеместно нерешенных жилищных проблем. Купил задешево домик, пусть не в центре, однако же не где-нибудь в Богом забытой деревеньке, а в промышленном городе, и никто — ни родственники, ни сослуживцы — об этом не знает. И будто не в Советском Союзе: ни тебе прописки, ни осложнений с милицией…

Странно все это выглядит. Но повторим: настаивать ни на чем не будем. Люди более осведомленные — тот же Яндиев — гипотезу о причастности учителя к темным делам ГБ выслушивают с улыбкой. Может, и впрямь ни при чем тут Галина Борисовна, как ласково кличут госбезопасность. Но окончательно сбрасывать эту гипотезу со счета — повременим.

Есть еще одно предположение, с нашей точки зрения совершенно неосновательное, однако в некоторых кругах дискутируемое со всей серьезностью. Изложим его здесь, чтобы больше к нему не возвращаться.

Читаем в молодежной газете юга России «Наше время»: «Дождь льет всю весну, и кажется, что он льет только на Ростов. Может, небо плачет, может, моет нас из жалости. А воды в кранах нет, и небесной воды, видимо, не хватит отмыть всю нашу грязь. Кто-то кого-то укусил в троллейбусе. Кто-то справил нужду в рояль. Кого-то застрелили из обреза. А в местном облсуде все судят и судят сатану, и этому мрачному спектаклю пока конца не видно» (статья «Судят сатану?!», 15 июля 1992 года).

Слово «сатана» произнесено. Как видите, не в переносном и не в теологическом смысле, а в прямом: дьявол в зале суда.

Продолжим цитату, не обращая внимания на стилистические огрехи: «Возникает вопрос: что это? Психические припадки разлаженной внутренней нервной системы или же управление извне? То есть обычный земной человек — кем-то ловко управляемая машина, способная на любые кровавые подвиги. Существует и еще много далеко не научно-материалистических версий. Например, что маньяк-убийца принадлежал к секте сатанистов, которые импотенцию лечили путем поедания половых органов молодых людей. Не чураются подобными лекарствами поклонники религии «воду» и современные американские и европейские сектанты Армии Люцифера… Никто не обратил внимания на «графику» ран на трупах. Не исключено, что там были чудовищные «подписи» сатаны. Хотелось бы отбросить всю эту мистическую ерунду и опираться только на научные факты и результаты судебной медэкспертизы, но… сам объявил себя сатаной, и, может быть, стоит посмотреть на это не как на бред обреченного преступника».

Не станем обсуждать цитированное, но в его контексте название одной из предыдущих глав приобретает новый, инфернальный смысл. Может быть, он не в фигуральном смысле существо из преисподней? Тогда почему бы не допустить, что до поры до времени его прятала от милиции, скрывала от правосудия неземная темная сила? Сам филолог мистики не чужд, он не прочь потолковать о судьбе, которая сводила его с жертвами. Когда он в городе Ростове, в парке Авиаторов, мучил и убивал добрую доверчивую девушку Наталью Голосовскую, заманив ее в парк обманом, когда наносил ей удары ножом, она сопротивлялась и кричала, а совсем рядом проходили люди — убийца явственно слышал их голоса, различал слова, — и ни один из прохожих не услышал шума борьбы и криков о помощи.

Он сам объясняет это так: «Иногда мне казалось, что я закрыт от других людей черным колпаком, сквозь который звуки проникают только внутрь, и колпак оберегает меня». И намекает на охранявших его духов, на свою потустороннюю, дьявольскую сущность.