Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл
Вскоре за ним пришли. Солженицын думал, что начнется допрос. Но его повели не в тот кабинет, где он был накануне вечером, а в другую комнату. Там ему предложили переодеться в пальто и белую рубашку. Он опять попросил вернуть ему полушубок и услышал: «Вы сейчас поедете». Его ненадолго отвели в камеру, затем привели туда, где с ним встречался Маляров. Писатель стоял в новой одежде, выданной ему КГБ.
Маляров начал зачитывать текст: «Указ Президиума Верховного…» При слове «указ» Солженицын понял, что с ним будет дальше. Раз имеется указ, значит, суда не будет. Значит, его вышлют за границу. Он оказался прав. Правительство ФРГ согласилось предоставить ему политическое убежище. Его сразу же отвезли в аэропорт Шереметьево, где полный пассажирский самолет уже три часа ждал его, чтобы доставить вместе с конвоирами во Франкфурт. Самолет поднялся в воздух, а сотрудники КГБ ошалело смотрели на писателя, который перекрестился и поклонился удалявшейся российской земле, не надеясь увидеть ее снова.
Несколько дней Солженицын провел в доме своего друга, немецкого писателя Генриха Белля, а вся мировая пресса стояла лагерем на соседних улочках. Затем он переехал в Цюрих поближе к своему адвокату Фрицу Хеебу и там ждал приезда жены с сыновьями. Несколько месяцев он был окружен журналистами, готовыми напечатать любое его высказывание. Каждое оброненное им слово ценилось на вес золота. «Архипелаг ГУЛАГ» был опубликован. Как и предполагалось, его воздействие на мировое общественное мнение было огромным. Книга подрывала сами основы марксистско-ленинского учения.
В марте 1974 года я написал ему письмо и сообщил, как мне казалось, хорошие новости. Более 800 000 экземпляров «Ракового корпуса» в моем переводе были напечатаны издательством «Бэнтам» в Нью-Йорке. Конечно же, мне хотелось встретиться с Солженицыным, но я понимал, что передо мной уже стоит большая очередь. Безвестный русский писатель, чье произведение я перевел шесть назад, стал героем, святым, суперзвездой. Мне было приятно предвкушать удовольствие, которое я доставлю ему своим известием.
Солженицын и Хееб начали принимать издателей, стремившихся купить права на его книги и иногда — но не всегда — заплатить ему за те книги, которые они опубликовали ранее. Однако издательство «Бодли хед» уже передало свои счета в распоряжение Солженицына и считало себя вправе гордиться своей осмотрительностью. Наконец в начале ноября 1974 года Макса Райнхардта из «Бодли хед» пригласили в Цюрих на встречу с Хеебом и его клиентом. Он пустился в путь, запасшись чеками за прошлые издания и контрактами на будущие, и ожидал, что будет согрет лучами благодарности великого человека за все, что мы для него сделали.
Эта поездка обернулась для Райнхардта суровейшим испытанием. Солженицын обрушил на него всю мощь своего обличительного таланта, который, казалось, почти ничего не проиграл от перевода его слов с русского на английский. Он сказал Райнхардту, что все его договоры не имеют силы: не только тот, что был подписан Личко, но и подписанный Хеебом, хотя тот действовал на основании неоспоримых полномочий, данных ему самим Солженицыным, пусть и по собственной воле.
Отчаяние Райнхардта видно из письма, которое он отправил мне по возвращении[24]: «Я нашел его (Солженицына — прим. авт.) очень недовольным, и чтобы успокоить его, потребуется огромное терпение и выплата компенсации. В противном случае он грозится предать огласке эту сделку, которую считает неэтичной, когда поедет в Швецию на церемонию вручения Нобелевской премии в начале декабря. Совершенно очевидно, что он настроен весьма решительно и знает, что делает…»
Я оказался перед лицом тревожной перспективы подвергнуться осуждению с трибуны Нобелевского комитета человеком, которого весь Запад превозносил как святого. Его имя было на устах всего мира. Ослепленная событиями февраля 1974 года пресса на каждое его слово реагировала мгновенно и без всякой критики. А «советологи», как и я, разумеется, боготворили Солженицына за ущерб, нанесенный им советскому руководству. Но писатель не слишком разбирался, против кого он применяет ту великую силу, которой обладает. Одним словом он мог ранить любого, кто стоял поперек его дороги, и был готов использовать свое могущество так, как считал нужным. Каждый, кто противился его требованиям, рисковал быть атакованным с такой же энергией и с таким же воодушевлением, с какими Солженицын нападал на КГБ.
Мы не были первыми среди тех, кто почувствовал на себе резкость языка или колкость пера Солженицына. Его книга «Бодался теленок с дубом» содержит много обвинений в адрес бывших друзей. Не был пощажен даже знаменитый диссидент академик А.Д. Сахаров. Ему вменялось в вину то, что он «слишком чист», что видит будущее своей страны слишком безнадежным, что чересчур много внимания уделяет проблемам евреев, желающих эмигрировать. Я видел, как отражались слова Солженицына на людях менее известных, таких как биолог Жорес Медведев и писательница Ольга Карлайл — людях, которые в разное время помогали ему, а в награду получали несколько фраз, которые могли нанести большой ущерб их репутации или карьере в тесном мире советологии.
Я не был в восторге от возможного возобновления юридических сражений 1970–1972 годов, но нам не оставалось ничего другого, как готовиться к ним. Мы имели дело с писателем, обладающим столь кипучим темпераментом, что с нашей стороны было бы безумием спасовать перед его угрозой, испугаться, что он предаст огласке наши действия, будь то в Стокгольме или где-либо еще. Мы опирались на то, что нам нечего скрывать, особенно теперь, когда Солженицын был на Западе, а не в когтях у КГБ. Любое проявление неуверенности с нашей стороны вызвало бы новые нападки и требования, а возможно и новые заявления со стороны «Прайвит ай». Собственно говоря, там уже зашевелились[25]. Я должен был ясно дать понять, что тоже готов обратиться к закону и в случае необходимости дать отпор великому человеку.
Знал я и то, что мне не приходилось особенно рассчитывать на помощь со стороны Райнхардта и издательства «Бодли хед». У них были собственные интересы в этом деле. Самым главным для них было не портить отношений с автором, чьи книги лучше всего продавались. Они уже в 1972 году опубликовали «Август 1914-го» — первый том эпопеи Солженицына «Красное колесо», посвященной первой мировой войне и русской революции. Они хотели печатать и его будущие книги.
Я вспомнил, что Солженицын неожиданно разрешил «Бодли хед» опубликовать «Август 1914-го» после того
