Буря в полдень - Антанас Томасович Венцлова
В недавно основанном Вильнюсском драматическом театре Ромуальдас Юкнявичюс поставил пьесу Всеволода Иванова «Бронепоезд 14-69». Это значительное произведение, изображающее события гражданской войны, дышащее революционной правдой, шло не только во всех городах Советского Союза, но было известно во многих странах. Талант Юкнявичюса в этом спектакле засверкал новыми гранями. Оказалось, что режиссер умеет вжиться в идеи и образы нового мира и выражает все это волнующей пластической формой. (Позднее я не раз рассказывал о спектакле автору, Всеволоду Иванову, и он, вспоминая свою поездку в Литву еще в буржуазные годы, очень сожалел, что не видел постановку Юкнявичюса.)
Моя работа несколько облегчилась, когда в середине апреля при Совете Народных Комиссаров было учреждено Управление по делам искусств (начальником его назначили Михалину Мешкаускене). В ведение нового Управления перешли театры, филармония, музеи, библиотеки. Наш Комиссариат освободился от солидного груза, и мы могли сосредоточить свои усилия в других областях.
Хоть у нас и не хватало опыта, но его с лихвой возмещало рвение, и работа шла довольно последовательно. Все школы действовали. Вышли первые советские учебники, — например, «История СССР». Другие учебники готовились к изданию. Для детей мы начали выпускать иллюстрированный журнал «Генис», который выходит и по сей день. Был основан Фонд культуры — учреждение, о котором в буржуазные годы только мечтали прогрессивные интеллигенты. Целью его была срочная финансовая поддержка тех начинаний, которые не предусматривались в бюджете. В Фонд культуры средства поступали из пожертвований населения. Каждый мог внести деньги на счет, открытый в банке. Так как фамилии жертвователей публиковались в печати, то вносили деньги многие, особенно часто «бывшие люди», желавшие показать свою лояльность новому строю. При Фонде культуры был создан специальный совет из представителей важнейших творческих организаций, который распределял средства. Многих писателей и художников удалось поддержать из тех средств. Насколько помню, деньги были выделены и Дому писателей в Вильнюсе, новым театрам, различным другим учреждениям. (Позднее все средства на культуру выделялись в бюджетном порядке, и Фонд культуры перестал существовать.)
Служащие Наркомата привыкли к своей работе, и она шла более гладко, чем вначале. Все поняли свои права и обязанности, знали, кто за что отвечает. Хоть и сильно уставали от больших нагрузок, все работали охотно, даже с вдохновением, — каждый видел, что его труд приносит радостные плоды. Но, конечно, не обходилось и без недоразумений, неувязок.
Кажется, после моего возвращения из Москвы, с Восьмой сессии Верховного Совета СССР, в мой кабинет вошел Людас Гира и стал с пылом рассказывать:
— Знаете, товарищ нарком, — он любил титулы, — просто сердце радуется… Все так и кипит, бурлит… Ко мне столько народу приходит со всякими идеями, что я не успеваю всех принять в кабинете… Принимаю на лестнице…
— Как это на лестнице? — удивился я.
— Вот хотя бы вчера… Ухожу после работы домой, а меня еще ждут человек двадцать… И я с ними на лестнице… У одних заявление приму, с другими по душам поговорю… По-семейному, без церемоний…
— Все-таки я попросил бы принимать посетителей в своем кабинете.
Но Гира, словно не расслышав моего совета, с прежним пылом продолжал:
— Сколько поляков ко мне ходит… На днях вот приходили с предложением открыть театры. Я подсчитал (вы же знаете, после войны много поляков приехало в Вильнюс из глубины Польши), что можно было бы открыть восемнадцать новых театров!..
— Восемнадцать театров? Но кто в них будет ходить? И кто сможет содержать столько театров?
— Ну конечно, восемнадцать польских театров для Вильнюса — многовато. Но все так хотят работать, просто горят, — объяснял Гира, — вот я и пообещал некоторым финансовую помощь…
— Но театры не входят в ваше ведение. Как вы могли?.. — начал сердиться я.
— Прошу прощения, товарищ нарком, что я не согласовал с вами. Как раз теперь я и намеревался с вами это дело утрясти…
— Товарищ Гира, мне очень неприятно, но я вынужден сказать вам, что вы выходите за рамки своей компетенции…
В другой раз он пришел ко мне в кабинет и доверительно сказал:
— Знаете что, товарищ нарком, под вечер в Вильнюс приезжает знаменитая польская писательница Ванда Василевская. Тайно, вы понимаете, — ведь ее мужа убили польские националисты… Надо ее встретить на вокзале. Ваша машина просторнее, вот я и хотел попросить…
— Хорошо, берите и встречайте…
В тот день машина мне была не нужна. Назавтра, немного задержавшись утром дома, я позвонил шоферу, чтобы тот приехал за мной на улицу Кудирки. Ответила его жена, сказала, что муж вчера куда-то уехал с Гирой и до сих пор не вернулся. Я позвонил шоферу Гиры, но и там получил тот же ответ. Неужели Гира так надолго — целый день и ночь — задержался на вокзале? Просто уму непостижимо! На работу я пошел пешком.
Только под конец рабочего дня в кабинете появился Гира.
— Где вы так долго пропадали? — не особенно любезно спросил я у него.
— Да, да, сейчас я вам расскажу… — ответил Гира и скороговоркой, захлебываясь, начал длиннейшую историю. Оказывается, на двух машинах — на моей и своей — он поехал на вокзал и там прождал несколько часов, а потом узнал, что Ванда Василевская из соображений конспирации едет в Вильнюс не поездом, а на автомобиле, откуда-то со стороны Бреста и Минска. Не долго думая, желая проявить вежливость и радушие, поэт решил встретить польскую писательницу где-то на полдороге. Они блуждали по литовским и белорусским дорогам, проездили всю ночь и все утро, но, так и не встретив нигде гостью, вернулись домой… (А Василевская почему-то вообще не приехала в Вильнюс.)
Мой шофер, отвозя меня после работы домой, дополнил живописными деталями ночную поездку по незнакомым дорогам. Было и смешно и грустно… Потому, что Гира всю эту бессмысленную езду по дорогам и проселкам затеял из лучших побуждений,
