Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания
Спектакль тем вечером был великолепный, в нем играл Шаляпин уже в зените своей славы. Зал сиял драгоценностями и парадными нарядами, никто и ведать не ведал о катастрофе, которую мы только что избежали.
Прошло два дня. День 18 февраля начался так же, как и предыдущие. Ежедневно в одно и то же время дядя отправлялся в закрытой карете в дом генерал–губернатора наблюдать за передачей дел, относившихся к его кругу обязанностей. И в этот день, как обычно, он настоял, чтобы ехать одному. После завтрака он поцеловал нас на прощание. Я пошла на урок.
Но мысли мои, как помнится, были далеки от изучаемого предмета. Как только очаровательный старый господин, который преподавал мне математику, начал свои объяснения, я стала думать о мандолине, которую хотела попросить у дяди, и о том, что он может мне отказать.
Так и вижу эту картину: учитель рассказывает, я пытаюсь сосредоточиться, фрейлейн Хазе, моя учительница немецкого языка, читает в углу книгу. Окна классной комнаты выходят в большой сквер, из них видна колокольня Ивана Великого.
Прекрасный зимний день клонился к концу, все было спокойно, городской шум доходил сюда заглушённый снегом. Внезапно страшный взрыв потряс воздух, стекла в рамах задребезжали.
Последовавшая за тем тишина была такой гнетущей, что мы замерли на месте. Фрейлейн Хазе первой пришла в себя и бросилась к окну. Я и старый учитель последовали за ней. В голове у меня лихорадочно проносились разные мысли.
Рухнула одна из старых башен Кремля?.. Под тяжестью снега проломилась крыша? А дядя… где он? Из соседней комнаты вбежал Дмитрий. Мы посмотрели друг на друга, не осмеливаясь высказать свои предположения.
Испуганная толпа металась вокруг колокольни. По скверу оттуда бежали люди.
В комнату вошел слуга. Я попросила его немедленно пойти узнать, уехал ли дядя. Он вернулся через несколько секунд и уклончиво сказал, что дядя вроде бы еще дома.
Теперь уже сквер был заполнен людьми. Появились двое саней, едущих в направлении, противоположном течению толпы. В санях были мужчины в простой одежде и с ними полицейские. Было похоже, что толпа осыпает их бранью и намеревается растерзать. Они были с непокрытыми головами, их волосы развевались по ветру, а одежда была в беспорядке, и мне казалось, что я вижу кровь на их руках и лицах.
В этот момент мы увидели, что сани тети Эллы, которые ожидали ее внизу, чтобы отвезти на склад Красного Креста, подъехали ближе к ступеням. Тетя выбежала из дома в наброшенном на плечи манто. За ней бежала мадемуазель Элен в мужском пальто. Обе были без шляп. Они забрались в сани, которые тут же рванули с места и пропали из виду за углом сквера.
Произошло что то ужасное. Сквер был черен от народа. Но никто не пришел к нам с вестью, которую мы боялись услышать, хотя уже больше не сомневались в случившемся.
Наконец мы увидели медленно едущие назад сани тети, которые с трудом пробивались через собравшуюся перед домом толпу. Тети Эллы в них не было, только мадемуазель Элен. Она вылезла из саней и шла с трудом передвигая ноги и ни на кого не глядя.
Толпа пришла в движение, словно издалека увидела нечто следующее за санями. Несколькими минутами позже гувернантка вошла в комнату. Ее обычно румяное лицо было смертельно бледным, губы посинели, она с трудом дышала, на нее было страшно смотреть. Мы бросились к ней и прижались, ни о чем не спрашивая. Бедная женщина не могла произнести ни слова, она, дрожа, обнимала нас и только нечленораздельные звуки срывались с ее губ. Но в конце концов ей удалось дать нам понять, что мы должны надеть пальто и следовать за ней. Ноги у меня подгибались. Никто не рассказывал нам подробности, но страшная картина произошедшего завладела моим воображением. Мы уже были в пальто, когда в комнате появился запыхавшийся генерал Лейминг.
«Великая княгиня не хочет, чтобы дети были там. Она послала меня вперед предупредить, — сказал он мадемуазель Элен. — Она даже не хочет, чтобы они стояли у окна».
Мы поспешно отошли от окна и, напуганные и захлебывающиеся от рыданий, не решались уйти в другую комнату.
Не могу вспомнить, сколько времени прошло, прежде чем нам сказали, что произошло. Дядя Сергей был убит, разорван бомбой, когда направлялся в дом генерал–губернатора.
Генерал Лейминг последним разговаривал с ним. После завтрака он попросил дядю уделить ему несколько минут, чтобы поговорить о мандолине для меня, и получил разрешение ее купить.
Тетя Элла, как мы видели, спешила к трупу на снегу. Она собрала части тела мужа и положила их на армейские носилки, которые спешно доставили с ее склада. Солдаты из казармы напротив покрыли тело своими шинелями, подняли носилки на плечи, принесли под кров Чудова монастыря и поставили в церкви, примыкавшей ко дворцу, в котором мы жили.
Только тогда было позволено привести нас. Мы спустились на первый этаж и по маленькому коридору дошли до внутренней двери, ведущей в монастырь. Церковь была заполнена людьми, все стояли на коленях, многие плакали. Близ ступеней алтаря прямо на камнях лежали носилки. Они казались почти пустыми, то, что прикрывали шинели, представляло собой небольшую груду. С одного края из под покрывала высовывался сапог. Капли крови медленно капали на пол, образуя маленькую темную лужицу.
Тетя на коленях стояла около носилок. Ее светлое платье выглядело довольно нелепо среди скромной одежды окружавших ее людей. Я не осмеливалась взглянуть на нее.
Испуганный священник вел службу дрожащим голосом. Хора не было. Из полутьмы, в которую была погружена церковь, подпевали молящиеся. У многих в руках горели свечи.
Служба закончилась. Все поднялись с колен, и я увидела приближающуюся к нам тетю Эллу. Лицо ее было белым и словно окаменевшим. Она не плакала, но в глазах было столько страдания; этого своего впечатления я не забуду, пока жива.
Со временем ее лицо утратило то напряженно застывшее, отрешенное выражение, но в глубине глаз навсегда затаилась безысходная боль.
Опираясь на руку московского губернатора, тетя медленно шла к двери, а когда увидела нас, протянула руки. Мы подбежали к ней.
«Он так любил вас, так любил», — беспрестанно повторяла она, прижимая к себе наши головы. Мы повели ее медленно по ступеням в коридор, чтобы укрыть от взглядов любопытных, число которых множилось вокруг нас. Я заметила, что низ правого рукава ее нарядного голубого платья запачкан кровью. Кровь была и на ее руке, и под ногтями. Она крепко сжимала пальцами знаки отличия, которые дядя всегда надевал.
Мы с Дмитрием отвели ее в ее комнаты. Она обессиленно опустилась в кресло и долго молча сидела с отсутствующим видом.
