Юность знаменитых людей - Мюллер Эжен

Блеклок.

Мальчика конечно нельзя было посылать в школу; но дети соседей, его товарищи, приходили каждый вечер и рассказывали ему уроки, заданные им учителями. Каждый из них по очереди читал ему что-нибудь из истории, сказки, отрывки из поэм. Но несмотря на то, что бедный слепой был окружен дружбой и нежною заботливостью, ему нередко приходилось все-таки, покоряясь необходимости, выносить одиночество. Однажды ему пришла в голову мысль — переложить в стихи один из рассказов, слышанных им от товарищей. Эта попытка конечно окончилась неудачей, так как ребенок не знал правил стихосложения; тогда отец немедленно изучил их сам, чтобы сообщить сыну. Два года спустя слепой поэт издал уже собрание своих стихов, послужившее началом его известности, а за этою книгою последовало несколько других. Имя и труды Томаса Блеклока, умершего в 1791 году, еще и теперь очень распространены и ценятся в Англии.

Отец великого художника Рафаэля был сам художник и хотя сам не сделал карьеры, но не отклонял от искусства своего сына.

Лесюэр, которого кто-то назвал французским Рафаэлем, был сын простого резчика. Резчик мечтал о том, что сын его сделает блестящую артистическую карьеру; пользуясь блестящими способностями мальчика, он учил его всему, чему только в состоянии был научить. Когда ученик сравнялся в знаниях с учителем, отец приказал мальчику взять свой картон с рисунками и следовать за собой. Он повел сына к Симону Вуэ, живописцу Людовика XIII.

— Вуэ, сказал он, — я привел к вам сына; я считаю его достойным ваших уроков, судите о нем по его эскизам.

Симон Вуэ оставил при себе Лесюэра, который вскоре сделался его любимым учеником. Но увы! Блестящая будущность, о которой мечтал отец, настала лишь по смерти самого художника, как это ни странно. Жизнь его была рядом неудач, разочарований и несчастий; он умер в 1655 году, на тридцать восьмом году жизни, изнуренный чрезмерною работою, которой предавался до самозабвения.

Другой французский художник, прославившийся в недавнее время, Антуан Гро, творец знаменитой картины «Прокаженные в Яффе», украсивший своею живописью купол Пантеона, был сын миниатюриста, имя которого без сомнения осталась бы в неизвестности, если бы он с отеческой заботливостью не занялся развитием природного таланта своего сына.

«Некоторые большие снимки с картин Карла Ванло, — говорил впоследствии Антуан Гро своим ученикам, — отец заставлял меня переделывать раз до десяти». Этим настойчивым упражнениям он обязан был своею уверенною кистью. Тем не менее, когда настало время поступить в студию, отец повел сына на выставку картин лучших живописцев и сказал Антуану:

— Смотри и выбирай себе учителя, которого ты сам признаешь для себя наиболее подходящим.

Антуан остановился перед картиной Давида и на следующий же день был определен отцом к этому художнику. Последствия показали, что Антуан был достоин своего учителя.

Получив первую премию в академии, Антуан отправился в Рим. В Женеве он познакомился с молодым художником Жироде, который был опасно болен и не имел никаких средств. Поселившись недалеко от Жироде, Гро ухаживал за ним, лечил и кормил его на свои деньги, а когда кошелек опустел, то добывал деньги для больного писанием портретов. Он до тех пор не продолжал своих собственных занятий, пока Жироде не поправился совершенно.

Много, очень много лет спустя после этого, когда Гро был уже профессором академии, он проходил однажды в свою мастерскую и увидел на ступеньках рисовальной школы одного из своих учеников с куском черного хлеба в руке.

— Что вы тут делаете? спросил Гро.

— Обедаю в ожидании урока, ответил мальчик.

Гро уговорил начальника этой школы не брать платы с этого бедного мальчика. Теперь мальчик этот, который довольствовался в то время самым скудным обедом, носит одно из самых громких имен; при том он богат и также благоразумно пользуется своим богатством, как и талантом.

Вы очень желали бы, может быть, чтоб я назвал вам его имя, но я дал себе слово не говорить о знаменитостях настоящего времени.

В конце царствования Людовика XIII жил золотых дел мастер Баллен; он вел свои дела успешнее своих собратий и принадлежал к числу самых богатых мастеров в Париже. У Баллена был сын; мастер не щадил ни забот, ни издержек, чтоб сделать из него достойного преемника в своем прибыльном ремесле.

Если в торговых книгах ведется аккуратно коммерческий баланс, то деловой человек считается уже достаточно образованным, и никто не обращает особенного внимания на его грубые ошибки в правописании; по крайней мере так это было во времена Баллена, а потому маленького сына Баллен не счел нужным знакомить ни с литературой, ни с какими бы то ни было другими науками.

В те времена золотых дел мастера не ограничивались, как это часто делается теперь, простым приемом заказов: все, что выходило из мастерской, продавалось, если не ими лично, то мастеровыми под их присмотром. Чтобы получить право торговать произведениями собственной мастерской, необходимо было предварительно выдержать экзамен в цехе; требовалось, чтобы желающий получить такое право представил образчики произведений своей собственной работы. Таким образом Баллен, получивший право на торговлю за образцовые произведения своего искусства, хотел, чтобы и сын его Клод также зарекомендовал себя своим искусством, — не только потому, что этим приобреталось право на торговлю, а потому, что личное уменье в ремесле всегда служит порукой материального успеха. Итак Клод с детства познакомился с плавкой, резьбой и чеканкой драгоценных металлов. Чему не могли его научить отец и лучшие работники мастерской, тому учили его особо приглашаемые учителя, щедро вознаграждаемые за уроки. Сам Баллен умел настолько хорошо рисовать, что был в состоянии добавлять некоторые украшения к вещам, заготовляемым для продажи; что же касается до вещей, сделанных по особому заказу, то он отдавал их большею частью известным мастерам. Чтобы избавить Клода в будущем от этой дорогостоящей зависимости, отец заставлял его рисовать; рисование он совершенно справедливо считал душою своей профессии. Клоду нанят был особый учитель рисования, и Баллен тем более радовался прекрасным успехам своего сына, что, отдаваясь с истинным наслаждением рисованию, он вместе с тем обнаруживал не меньше искусства в управлении гравировальным резцом.

С каждым месяцем и годом Баллен находил все более и более утешения в своем будущем наследнике. На шестнадцатом году жизни Клод владел также хорошо формовкой металлов, как и отец его, а благодаря прилежанию, с которым мальчик продолжал заниматься рисованием, карандаш не знал больше трудностей, и воображение его начинало смело разыгрываться. Несколько вещей, отделанных им по своим собственным рисункам, были уже признаны весьма изящными.

Баллен был в восторге; он уделил Клоду отдельную комнату в верхнем этаже и, чтобы предоставить молодому человеку полную свободу в работе, позволил ему перенести туда все инструменты и иные принадлежности, в которых он нуждался, и запираться в своей маленькой мастерской днем и ночью, чтобы никто не мог помешать ему в работе.

Одним словом Баллен, уверенный в призвании сына, хотел, чтобы он следовал ему без малейшего стеснения.

Клод не злоупотреблял своею независимостью; он приносил от времени до времени то прелестный снимок с эстампа, которым приводил в восхищение отца, то собственное изделие тончайшей чеканки, которое мастер пускал в ход по очень высокой цене.

Но с некоторого времени отец стал замечать, что Клод начал запираться в своей мастерской и, появляясь вниз с озабоченным видом, не приносил уже больше ничего нового.

Сначала Баллен только удивлялся этому, а потом очень встревожился. Беспокойство обусловливалось не тем, что он не видел больше работ Клода, а совершенно другим обстоятельством.

Клод примкнул к кружку молодых художников, которые в складчину приобретали модели для живописи. Сын золотых дел мастера был самым усердным и выдающимся членом этого кружка молодых людей, готовившихся собственно к художественной деятельности, тогда как Клод должен был бы, по мнению отца, отдаваться всецело своему ремеслу. Трудно было бы передать восторженное отношение этих молодых людей к образцовым произведениям великих живописцев и скульпторов. Одному Богу известно, к чему собственно они стремились; к каким только увещаниям не прибегали они, чтобы внушить Клоду убеждение, что его место не жалкое ремесло, не выделка посуды и ведение конторских книг, но чистое святое искусство, чуждое утилитарных стремлений. Некоторые из них, бывавшие у Клода на дому, решались даже выражать золотых дел мастеру досаду, что он не позволяет ему свободно следовать своему призванию к искусству. «Если б Клод пробыл только год в мастерской Симона Вуэ или Пуссена, говорили они, и затем года два в Италии, какого великого артиста подарил бы г. Баллен Франции!» Клод слушал подобные разговоры, не произнося ни слова, и улыбаясь лишь искоса наблюдал за физиономией отца; так как улыбка эта была очень двусмысленная, то старый Баллен хмурил брови, думая про себя: «Я воспитал золотых дел мастера не для того, чтобы из него вдруг вышел художник. Золотых дел мастер всегда будет сыт, а художник!..» Помимо заветной мысли сделать сына достойным наследником своего дела, у него было некоторое предубеждение против карьеры художников; он часто имел сношения с ними и видел с какими затруднениями и разочарованиями сопряжена их деятельность.