Владимир Сядро - Династия Романовых
Так почему же в официальном портрете правительницы долгое время не было ни одной позитивной черты? Вот как на этот вопрос отвечает Ф. Гримберг: «Романовская концепция оценивает ее скорее негативно: прежде всего, как противницу Петра, как “защитницу старого уклада”. Но, применительно к Романовым, употребление понятия “старый, стародавний уклад” просто смешно. Романовы молоды и, как мы уже сказали, готовы на все. Надобно – они всячески перечеркивают свое – “седьмая вода на киселе” – родство с Рюриковичами. Надобно – сжигают разрядные книги. Даже самый поверхностный взгляд на деятельность Софьи показывает ее вовсе не защитницей какого бы то ни было “стародавнего уклада”, но определенного рода “реформатором-постепенновцем”».
На самом деле, по мнению этого же историка, «негативная оценка Софьи связана прежде всего с борьбой двух романовских ветвей. Романовы-Нарышкины мыслили «государственно» – в исторических сочинениях Романовы-Милославские должны были выглядеть и выглядели неумными, жалкими, или, как Софья, «действующими неправильно». Поэтому в исторических сочинениях время ее правления, как правило, называлось «темным периодом» перед блестящей эпохой Петра. Но многочисленные факты свидетельствуют об обратном. По мнению В. Сергеева, «несмотря на свой жесткий мужской характер, Софья правила с женской мягкостью и осмотрительностью» и ни в чем не уступала своему великому брату. В мемуарах ее современника, князя Б. Куракина, ставшего впоследствии сподвижником Петра I и часто критиковавшего его сестру, можно найти такие строки: «Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было». А вот еще одно свидетельство, оставленное недоброжелателем Софьи, посланником французского двора де Невиллем в его «Записках о России»: «Насколько ее стан широк, короток и груб, настолько ум тонок, остер и политичен». Подобные суждения высказывались многими современниками правительницы, независимо от их политических склонностей.
В чем же заключалась государственная мудрость Софьи? Сошлемся на факты, приведенные В. Сергеевым: «Царевна усилила борьбу со взятками и произволом чиновников, а также с доносительством, ставшим в России настоящим бичом. Она запретила принимать анонимные доносы, а кляузников, заполнявших судебные присутствия, велела бить плетьми. Не была она и поклонницей старины, защитницей “узорного терема”, как писала ее поклонница Марина Цветаева. Продолжая политику отца, Софья приглашала в Россию иностранных специалистов. Развивалась и отечественная система образования – в 1687 году была открыта задуманная учителем царевны Симеоном Полоцким Славяно-греко-латинская академия. Есть сведения, что царевна даже думала открыть школу для девочек». Видимо, поэтому выдающийся историк XIX века В. О. Ключевский ставил в заслугу Софье то, что она «вышла из терема и отворила двери этого терема для всех желающих».
Ф. Гримберг указывает и на вторую загадку правительницы, справедливо задаваясь вопросом: «Каким образом женщина, царевна, при укладе, как бы исключающем активное участие женщин в политической жизни, добилась того, что открыто встала во главе этой политической жизни?» Ответ на него исследовательница находит в примерах из «доромановской» истории и укладе жизни русских цариц. В частности, она пишет: «Сохранились сведения о политической активности Софьи-Зои Палеолог, супруги Ивана III, византийской царевны, воспитанной в Риме. Ирина Годунова принимала послов и едва не попала на трон после смерти мужа, Федора Ивановича. В честь рождения Петра Алексей Михайлович приказал отлить медаль, на одной стороне которой была изображена царская чета – он и мать новорожденного царевича, Наталья Нарышкина. Но не только примеры открытой политической активности послужили своего рода фундаментом для будущих действий Софьи. Для первых Романовых характерна скрытая политическая активность “терема”, женских покоев… Таким образом, поведение Софьи вовсе не выглядит чем-то совершенно неожиданным, из ряда вон выходящим». Забегая вперед, отметим, что наряду с Софьей ее сестры, царевны Марфа и Екатерина, также были активными политическими игроками из числа царского «терема», являясь деятельными участницами антипетровского заговора.
Выстраивая свой путь к власти, Софья проявила немало весьма полезных для правительницы качеств. Она оказалась неплохим психологом и лицедеем. Вспомним хотя бы, как вела себя царевна на похоронах царя Федора Алексеевича: «Она шла пешком, – пишет Ф. Гримберг, – демонстративно оплакивая брата и объявляя о том, что он отравлен врагами, что она сама, пятеро ее сестер и юный брат Иван Алексеевич совершенно осиротели и также отданы на расправу врагам; и, наконец, в заключение просила отпустить их, несчастных потомков Марьи Милославской, в чужие земли к христианским королям для спасения». Созданный ею образ скорбящей мученицы был необходим для осуществления следующего хода – силового захвата власти путем имитации своего рода «народной расправы» (руками стрельцов, сочувствующих и возмущенных «несправедливым» отношением к ней) над Нарышкиными. Таким образом, по словам Ф. Гримберг, только создав этот «“эмоциональный фон” дальнейшей расправы с соперниками, публично выставив себя гонимой и несчастной, Софья в мае 1682 года поднимает настоящий мятеж против Нарышкиных-Матвеевых».
Хорошо известно о той помощи, которую оказал ей в этом один из наиболее влиятельных придворных того времени, князь Василий Голицын. Но одними дворцовыми интригами, без военной силы власть было не получить. Поэтому для Софьи еще важнее была поддержка начальника стрелецкого приказа князя Ивана Андреевича Хованского. И она ее, как известно, получила. Однако это «сотрудничество» вызывает немало вопросов. Если с Голицыным у царевны были тесные узы интимной связи (как она сама писала, он был «страстью ее души»), то на чем основывались ее отношения с представителями древнейшего рода Хованских, которые вели свою родословную от Гедиминовичей и сами были не прочь занять российский престол?
По мнению Гримберг, «“сотрудничество” Софьи и Хованских осуществлялось на возможности компромисса». В чем же он состоял? Исследовательница полагает, что «претензии Хованских не были тайной для Софьи, и компромиссный вариант заключался в браке Андрея, сына Хованского, с одной из царевен, Софьиных сестер». Впрочем, она допускает, что речь могла идти и о браке с самой Софьей. На чем же строится такое предположение? Гримберг ссылается на любопытный факт, приведенный Г. А. Власьевым в его труде «Потомство Рюрика. Материалы для составления родословной», изданном в 1907 году, т. е. еще во времена правления последнего Романова. В нем указывается, что Андрей Хованский был женат на Анне Прозоровской, урожденной Щербатовой, вдове князя Прозоровского. Но ведь современники, писавшие о «Хованщине», ни о какой Анне не упоминают! Может быть, она являлась женой какого-то другого представителя рода Хованских? А если и была женой князя Андрея, то, по мнению Гримберг, он мог легко расторгнуть эти брачные узы, так как «браки в Московии не отличались прочностью; “неугодную” супругу, если ее род не был богат и влиятелен, всегда можно было отослать в монастырь…» Но в таком случае, если следовать логике исследовательницы, «Хованские предполагали для Софьи или одной из сестер замужество с представителем их рода, для которого этот брак явился бы вторым, то есть такое замужество для “царевны” оказывалось как бы вдвойне “непрестижным”». И все-таки Гримберг допускает, что «Софья могла лишь делать вид, будто соглашается на подобный вариант». Она не могла не понимать, что ничего хорошего подобный брак ей не сулил: Хованские быстро отстранили бы ее от власти. Но, видимо, именно в этом мнимом согласии и состоял компромисс, на котором основывалось «сотрудничество» Софьи с князем Хованским. И хотя документально это предположение ничем не подтверждено, дальнейший ход событий может свидетельствовать о его правомерности.
А развивались они, как мы уже знаем, весьма бурно и стремительно. Расправившись с Нарышкиными-Матвеевыми, Хованские поставили вопрос о созыве очередного феодально-церковного представительства страны – Земского собора. Хотя Софья и не спешила со свадьбой, они хорошо понимали, что ждать и бездействовать нельзя. Но именно в преддверии Собора ими была допущена ошибка, стоившая жизни многим участникам «Хованщины». Она состояла в том, что перед его проведением Хованские заручились поддержкой антиромановски настроенных церковников-раскольников. Но поскольку таковые в составе Собора были в меньшинстве, большая часть церковников не поддержала Хованских и он не состоялся. А для них самих эта политическая интрига закончилась трагически: отец и сын Хованские были казнены.
