Сергей Шаргунов - Катаев. "Погоня за вечной весной"
«Радикальное средство от скуки»
Первый покинувший «Зеленую лампу»… Про него говорили, что он искал острых ощущений. «Как все поэты, он был пророк и напророчил себе золотое Аллилуйя над высокой могилой», — писал Катаев.
27 ноября 1918-го, в 21 год, оборвалась жизнь поэта Анатолия Фиолетова.
Кстати, в 1917-м вместе с Фиолетовым, которого давно знал, пошел в уголовный розыск Временного правительства Багрицкий (два цветных псевдонима — фиолетовый и багровый): однажды во время обыска в одесском притоне он встретил ту, в которую был влюблен — гимназистку, ставшую проституткой. Это описано Багрицким в поэме «Февраль», где лирический герой, арестовав клиента-бандюгана, насилует знакомую:
Я беру тебя за то, что робокБыл мой век, за то, что я застенчив,За позор моих бездомных предков,За случайной птицы щебетанье!
Катаев трактовал то происшествие с горьким романтизмом: «Рассыпанные кудри и медовые глаза были у той единственной, которую однажды в юности так страстно полюбил птицелов и которая так грубо и открыто изменила ему с полупьяным офицером». Сам Багрицкий рассказывал так: «Когда я увидел эту гимназистку, в которую я был влюблен, которая стала офицерской проституткой, то в поэме я выгоняю всех и лезу к ней на кровать. Это, так сказать, разрыв с прошлым, расплата с ним. А на самом-то деле я очень растерялся и сконфузился и не знал, как бы скорее уйти».
Багрицкий и Фиолетов хвастались перед Зинаидой Шишовой подвигами и оружием. Потом Багрицкий уехал в Персию, на «турецкий фронт», потом вернулся, но в уголовном розыске больше не служил, а Фиолетов остался в Одессе, перешел с братом в державную варту[12] Скоропадского и женился на Зинаиде.
Прозаик Сергей Бондарин писал: «Я не раз слышал признания от старших товарищей Багрицкого или Катаева, — что они многим обязаны Анатолию Фиолетову-Шору, его таланту, смелому вкусу».
«Он был первым футуристом, с которым я познакомился и подружился», — сообщал Катаев и замечал, что, переболев «поэтической корью», Фиолетов стал писать «прелестные», а потом и «совсем самостоятельные стихи».
Есть мнение, что на известное стихотворение Маяковского «Хорошее отношение к лошадям» (1919) повлияло четверостишие Фиолетова:
Как много самообладанияУ лошадей простого звания,Не обращающих вниманияНа трудности существования.
Бунин в «Окаянных днях» откликнулся на его гибель: «Милый мальчик, царство небесное ему! (Это шутливые стихи одного молодого поэта, студента, поступившего прошлой зимой в полицейские, — идейно, — и убитого большевиками.) — Да, мы теперь лошади очень простого звания».
Бунину большевики с их злодеяниями мерещились везде и всюду, но любопытно, что благодаря Фиолетову с Буниным невольно перекликается Маяковский: «Деточка, все мы немного лошади, каждый из нас по-своему лошадь».
Был ли убийца «идейным» или просто бандитом? Вероятнее — второе.
Хотя отделить одно от другого не всегда было возможно. Например, легендарный одесский налетчик Мишка Япончик в ноябре — декабре 1918-го сошелся с анархистским движением, создав группу «анархистов-обдералистов» («обдирающих буржуазию»), и активно сотрудничал с большевистским подпольем. Преступным сообществом было устроено несколько покушений на Алексея Гришина-Алмазова, военного губернатора Одессы, получившего от Япончика письмо-ультиматум.
Что же случилось с Фиолетовым-Шором?
Заметка в газете «Одесская почта» 28 ноября 1918 года: «Около 4 часов дня инспектор уголовно-розыскного отделения, студент 4 курса Шор в сопровождении агента Войцеховского находились по делам службы на «Толкучке», куда они были направлены для выслеживания опасного преступника…» Большие подробности предлагали «Одесские новости» 29 ноября: «Вошли в отдельную мастерскую Миркина в д. № 100 по Б.-Арнаутской, как передают, поговорить по телефону. Вслед за ними вошли три неизвестных субъекта. Один из них быстро приблизился к Шору и стал с ним о чем-то говорить. Шор опустил руку в карман, очевидно, желая достать револьвер. В это мгновение субъекты стали стрелять в Шора и убили его».
«Смерть его была ужасна, нелепа и вполне в духе того времени — короткого отрезка гетманского владычества на Украине, — писал Катаев. — Полная чепуха. Какие-то синие жупаны, державная варта, безобразный национализм под покровительством немецких оккупационных войск, захвативших по Брестскому миру почти весь юг России».
(Что до отношения к украинскому национализму, в 1975 году Катаев говорил прозаику Аркадию Львову: «Хохлы не любят не только евреев, они не любят нас, кацапов, тоже. Они всегда хотели иметь самостийну Украину и всегда будут хотеть… Не думайте, что я к ним что-то имею. У меня даже есть среди них друзья, Збанацкий[13], например, очень порядочный, интеллигентный человек, но, в общем, я хорошо помню их, особенно по Харькову, где я жил в двадцать первом году. Надо было находиться тогда там, чтобы понять, что такое украинский национализм… И вообще, я плохо понимаю их: что, им плохо живется, они не полные хозяева у себя, на Украине? Даже здесь, в Кремле, они составляют, наверное, половину правительства».)
Катаев выстраивал красивую версию, будто бы поэта спутали с братом, «оперативным работником», при этом умалчивая, что Анатолий тоже находился при исполнении.
На похоронах Фиолетова Катаев не был, но со слов Олеши рассказывал: молодая вдова лежала на могильном холме и, рыдая, запихивала землю в рот (не упускал уточнить: «накрашенный»), и давал несколько строк из стихотворения Шишовой «Spleen». Приведу его целиком, еще счастливое, игриво-праздничное, посвященное любимому:
Радикальное средство от скукиВаш мотор — небольшой landaulet…Я люблю Ваши смуглые рукиНа эмалевом белом руле.Ваших губ утомленные складкиИ узоры спокойных ресниц…— Ах, скажите, ну разве не сладкоБыть, как мы, быть похожим на птиц.Я от шляпы из старого фетраОтколю мой застенчивый газ…Как-то душно от солнца, от ветраИ от Ваших настойчивых глаз.Ваши узкие смуглые руки,Профиль Ваш, отраженный в стекле…— Радикальное средство от скукиВаш мотор — небольшой landaulet.
25 декабря 1918 года в газете «Южная мысль» читаем: «…состоится вечер поэтов памяти Анатолия Фиолетова. В вечере примут участие Л. П. Гроссман, Ал. Соколовский, Ю. Олеша, Э. Багрицкий, В. Инбер, А. Адалис, И. Бобович, С. Кесельман, В. Катаев».
Здесь нет Зинаиды — вероятно, ей было слишком тяжело.
Она долго болела, перестала писать, полагая: навсегда. Олеша, Катаев и поэт, художник Вениамин Бабаджан (кстати, расстрелянный в 1920-м как белый офицер) втайне от нее выпустили сборник ее стихов под названием «Пенаты», посвятив издание Фиолетову.
В 1919 году Шишова пошла в большевистский продотряд и была ранена.
Эвакуация французов
В советское время в официальной биографии Катаева указывалось, что он воевал за красных. В наше время всюду пишут, что за белых.
Скорее всего, служил там и там.
Вероятно, он был мобилизован ранней весной 1919 года, но поскольку союзники отозвали войска, уже 3 апреля вернулся в Одессу. После этого в мае его мобилизовали красные. Потом в конце августа или начале сентября — он у белых.
Эти жизненные повороты совпадают с переменами власти в Одессе: декабрь 1918-го — апрель 1919 года — военная интервенция стран Антанты; апрель — август 1919-го — большевики; август 1919-го — февраль 1920-го — власть Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) под командованием генерала Деникина.
Но обо всем — подробнее.
Французы заняли город, опираясь на русскую Добровольческую и украинскую Национальную армии. Но политическая и военная среда была полна противоречий. Сменялись представители французского командования, ответственные за город, а следом и власти города. Свирепствовал криминал. Активно действовало большевистское подполье. Не только одесских рабочих, но и французских солдат и матросов успешно агитировали за Советы — из-за чего, например, была расстреляна засланная большевиками француженка Жанна Лябурб.
На Одессу наступал поддерживавший большевиков атаман Григорьев, взявший Херсон и Николаев, в городе объявили осадное положение. Появился «Приказ командующего войсками в союзной зоне и генерал-губернатора Одессы» о широкой мобилизации «для ограждения населения союзной зоны от большевистских грабежей и насилий».
Под эту мобилизацию, по всей видимости, и попал Катаев.
В «Записках о гражданской войне» 1920 года, особо не таясь, он писал: «Оркестр играл Преображенский марш. Колонна за колонной добровольческие части покидали город, уходя туда, откуда все настойчивее и тверже доносились пушечные удары. Мне удалось побывать на подступах к городу. В деревнях и на хуторах были размещены многочисленные штабы… Французская миноноска сигнализировала, что в случае дела она может открыть огонь из шести скорострельных пушек, что должно увеличить силу отряда на полторы батареи. Затем из города прилетел военный самолет».
