Всеволод Глуховцев - Александр Первый: император, христианин, человек

Слухи о тайных обществах расплодились и запутались настолько, что уже никто не знал, что там правда, что нет, кто заговорщик, кто не заговорщик – не знал и Александр. Начальник особой канцелярии МВД барон фон Фок поставлял такую противоречивую информацию и в таком объёме, что голова пухла; наконец, выяснилось, что сыщики Фока следят и за Аракчеевым. Государь, узнав об этом, сперва было возмутился, а потом лишь рукой махнул: пропади всё пропадом.

Учреждение Фока впоследствии было переведено из МВД в Его Императорского Величества канцелярию – от Ланского к Аракчееву, послужив началом знаменитому III отделению.

Бог знает, как выстраивали отношения Аракчеев и Фок – служащие тогда ещё разных ведомств. Сдаётся, что никак, а секретно-агентурные разработки вели в в тайне друг от друга… В начале лета начальник Южных военных поселений генерал Витт доложил Аракчееву, что на него вышел некий унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка Шервуд с сообщением чрезвычайной важности.

Генерал Витт – личность тёмно-авантюрно-романтическая. Интриги, разведка, шпионаж были его стихией… Но вот, волею судеб оказался он начальником Южных поселений и в этой должности как-то так согрешил с казёнными деньгами, что по итогам первой же ревизии мог оказаться под судом. Ревизии, правда, пока не было, а Витт, отчаянно ища выход из ситуации, начал искать контактов с Южным обществом Пестеля, о котором, вероятно, знал раньше. Вероятно также, что с кем-то ему удалось встретиться – генерал представил себя потенциальным союзником заговорщиков и начал «сливать» им информацию о неблагополучии в военных поселениях: дескать, люди ропщут, всё на грани бунта. Аракчееву же докладывал: он, Витт, кажется, обнаружил щупальца «спрута»; ещё немного, и удастся найти самый мозг… Словом, создал родную ему атмосферу терпкой шпионской игры – пробовал «и наших и ваших», просчитывая, чья возьмёт. Когда же в игре возник Шервуд, Витт смекнул, что здесь государева сторона, пожалуй, может взять сразу всё. И поспешил донести Аракчееву.

Унтер-офицер Иван Шервуд был обрусевший англичанин [83]: отца его, механика очень высокой квалификации, ещё при Павле Петровиче сманили в Россию великолепным жалованьем, коего в Англии он бы в жизни не дождался… А сын механика, выросши, поступил на службу в русскую армию. Будучи не плохо образован, во всяком случае, зная несколько языков, он, конечно, был социально выше, чем обычный унтер-офицер – в офицерском обществе воспринимался почти как свой, благодаря чему многое знал, ибо был неглуп, сопоставлять и делать выводы умел. Когда определённых выводов у него набралось должное количество, он каким-то образом навёл мосты к Витту, тот счёл нужным переправить осведомителя вверх по инстанции, к Аракчееву. А уж там Шервуд решил, видимо, сыграть ва-банк: объявил, что собранные им сведения он готов открыть только государю императору и никому другому.

В самом ли деле сын английского механика вырос таким верноподданным русского царя, стремился ли как неофит с особым рвением выставить напоказ свой патриотизм, или же рассчитывал сорвать в этой игре свой куш: дворянство и офицерский чин?.. а может, было здесь всё это вместе взятое? – в рассматриваемом аспекте не столь важно. Морально-психологический портрет Шервуда вне наших интересов; единственное, что можно сказать – психологом он оказался хорошим. Наверное, даже отличным. Суметь убедить Аракчеева, что он, Шервуд, должен быть удостоен государевой аудиенции – это нечто на грани фантастики… А ведь убедил-таки. И 17 июля в 17.00 государь Шервуда принял.

В общем-то, всё, что поведал ему доносчик, император знал или догадывался о том – но Шервуд, очевидно, сумел изложить дело образно, рельефно, с подробностями; они придавали рассказу колорит достоверности. Находчивый унтер сообщил как о действительных заговорщиках, так и о тех, кто вращался поблизости – как, например, легендарный воин генерал Николай Раевский, командир корпуса во 2-й армии (Сергей Волконский и Михаил Орлов были женаты на его дочерях), добавил сюда начальника штаба армии Павла Киселёва, а заодно уж, за компанию, и самого Витта, пройдоху и «каналью», как отзывался о нём Константин Павлович. И всё это, вероятно, в устах Шервуда звучало убедительно.

Александр выслушал информатора спокойно, сухо поблагодарил и велел ждать дальнейших указаний. А сам…

Вторая половина июля 1825 года – странный узел для историков.

Елизавета Алексеевна за восемь месяцев так и не поправилась. Здоровье её слабело, и консилиум придворных врачей пришёл к выводу, что очередной петербургской зимы императрица не переживёт. До весны должно будет уехать в тёплые края.

Куда?.. Рассматривались разные варианты, в том числе заграничные: южная Франция, Италия, Мальта. Все они отвергнуты.

У нас наилучшим климатом для излечения лёгочных заболеваний обладает Крым, точнее, его Южный берег. Это – понятие не столько географическое, сколько экологическое: линия побережья от Фороса на западе до Алушты на востоке представляет собой уникальную, чрезвычайно позитивную для человеческого проживания экосистему.

Однако, и Крым оказался в стороне. Решено было ехать в Таганрог – город на берегу Азовского моря, где также сложился мягкий, тёплый микроклимат: мелководный Таганрогский залив – сильно вдавшаяся в материк северо-восточная часть моря – создаёт этот благоприятный фон.

Всё так. Но история есть история: мы смотрим в прошлое сквозь призму состоявшихся событий и норовим угадать в нём предчувствия, признаки, провозвестия этих событий… Так уж устроена душа человеческая! Мы знаем, что случилось в Таганроге в ноябре 1825 года, знаем, как всё обернулось потом – оттого и чудится теперь в июльских-августовских днях того же года что-то проскользнувшее мимо документов, кем-то где-то услышанное, неуверенно изложенное, как-то вроде бы касающееся некоей тайны, которую так и унёс с собой император Александр I…

И здесь вновь в главную тему входит монах Авель.

Давно не упоминался он на этих страницах. Как для него прошли минувшие годы?..

С точки зрения обычной человеческой жизни они более всего были насыщены внешними событиями. Во время Отечественной войны, в сложнейший миг своей жизни Александр вспомнил о монахе, а летом 1813-го тот прибыл из Соловков в Петербург, встречался с Голицыным, с некоторыми духовными лицами, после чего был с миром, так сказать, отправлен по миру – побывал в различных святых местах, в частности, в Иерусалиме и на Афонском полуострове. Попутешествовал немало: четыре года длились его странствия. Вернувшись в 1817-м, он по личному распоряжению Александра (!) был направлен в Высотский монастырь близ Серпухова, где подвизался смиренно и замкнуто, именно как подобает православному подвижнику.