Эндрю Ходжес - Игра в имитацию

1969 был также годом освобождения геев, что послужило очередной смене мысли и привело к возможности размышлять о Тьюринге в 1970-х. Это не было результатом реформ Джона Вулфендена — которые, хотя и с задержкой из-за неимоверных усилий виконта Монтгомери и других, превратились в законный Акт о половых преступлениях в 1967 году. Установка «возраста согласия» на планку в двадцать один год, эти рационализация и модернизация закона лишь стали подтверждением того, что преступление Тьюринга осталось преступлением. Довольно краткое возрождение американского либерализма позволило поменять концепцию термина «проблема»: видение общества как проблему для личности, а не наоборот. По-своему это изменение создало условия для повторного исследования жизни Алана Тьюринга так же, как и для других открытий нового десятилетия: дело не только в том, что стало возможным вести разговор о его гомосексуальности, но и в том, что появилась возможность оценить его гордость, упрямство, и моральную силу, которые он пустил в ход; оставаясь скрытным и застенчивым человеком, он, тем не менее, настаивал на том, что гомосексуальность не предмет стыда, который нужно скрывать.

Принимая всё это во внимание, в 1970-х стало по-настоящему возможным кому-то увидеть, кто же такой Алан Тьюринг, отчасти давая понять, что никто в его жизни (кроме него самого) не смог бы сделать ничего подобного. Случилось так, что оказался в таком положении, времени, и был поражен всеми этими событиями. Впервые я столкнулся с именем Алана Тьюринга летом 1968 года — по сути, в самый расцвет информатики, потому что я читал о кибернетике и машинах Тьюринга, как студент-математик. На самом деле мой выбор был не в пользу этой области, а скорее в направлении математической физики, изучение теории относительности и квантовой механики Роджера Пенроуза в аспирантуре с 1972 года, и главной задачей было внести свой вклад в развитие теории твисторов Пенроуза.

Но в 1973 году имя Алана Тьюринга вновь произвело на меня неизгладимое впечатление, на этот раз в иной сфере моей жизни. Я был тогда членом группы, сформированной лондонским Освободительным движением геев для создания брошюры, в которой осуждалась бы биолого-медицинская модель гомосексуализма. Один из членов группы, Дэвид Хаттер, что-то слышал что-то об окончании истории Тьюринга от Ника Фербэнка. Ничего не зная о его секретной работе, и, полагая, что его смерть могла стать результатом работы над гормональной терапией, мы включили параграф, содержавший в себе эту идею, чтобы проиллюстрировать нашу тему. Таким образом, после двадцати лет молчания прозвучал первый публичный визг протеста.

Эта история, в течение многих лет скрывавшаяся в глубине моего сознания, сопряженная с чувством, что я должен со временем узнать больше о том, что произошло, неожиданно вышла на передний план снова 10 февраля 1977. В тот день, во время обеда исследовательской группы Роджера Пенроуза в Оксфорде, состоялся разговор о знаменитой статье Сознание, которая вернула мне прежний интерес к идеям Тьюринга, а затем вполне самостоятельно — уже в программе BBC о Блетчли-Парке, которая шла накануне по телевизору. Роджер Пенроуз прокомментировал своё мимолетное упоминание Алана Тьюринга так: он давно слышал разговоры о нем как о человеке «затравленном до смерти», но только в последнее время стали ходить слухи о нем как о человеке, который «заслуживал графский титул». На тот момент ничего не было ясно или с чем-то связано, и случилось тремя годами ранее, прежде чем я мог составить последовательную интерпретацию того, что случилось, — но этого мне было достаточно, чтобы почувствовать

Война и солдаты были не только для себя,

Далеко, далеко тихонько позади стояли они в ожидании, чтобы теперь появиться в этой книге.

Так должно было случиться, и это был самый подходящий момент, чтобы начать.

Первым шагом стал сбор сохранившихся публикаций, примерно таких, как представлено выше. Но, конечно, необходимо было подобраться как можно ближе к моей теме. Так что я обратился теперь к вопросу об оригиналах работ Тьюринга, и в данном случае в первую очередь нужно отдать дань уважения миссис Тьюринг. Как говорится в ее книге, когда она сообщила Алану, что начинает сбор материалов для составления будущей биографии, и он лишь сердито бурчал в знак согласия. Конечно, она взяла на себя труд по сохранению писем ее сына начиная с школьной скамьи и далее, использовала их для своей книги, а затем в 1960 оставила на хранение их в виде небольшого архива в библиотеке Королевского Колледжа в Кембридже. Она также добавила к этим 77-ми письмам ряд вспомогательных материалов, например выдержки из переписки, которая возникла во время написания книги. Ещё несколько материалов было отправлено в Шерборнскую школу.

Г-жа Тьюринг умерла в возрасте девяноста четырех лет 6 марта 1976 года, и поэтому никогда не узнала ни меня, ни того, что ее сын сделал для битвы за Атлантику. Прежде чем она умерла, однако, она сделала вклад в фонд А.М. Тьюринга, под председательством Дональда Мичи, к тому моменту уже профессора по теме об искусственном интеллекте в Эдинбургском университете. Случилось так, что в 1977 году, в то же время, когда я наводил свои справки, попечители фонда объявили сбор всех сохранившихся работ Тьюринга в архиве Королевского колледжа. Эти документы хранились с 1954 Робином Ганди, который в настоящий момент является математическим логиком в Оксфорде; но в 1977 году они были отсортированы и занесены в каталог Джанин Олтон из Оксфордского Современного Научно-Архивного Центра. Сосредоточение этих следов Тьюринга в Оксфорде было лишь совпадением, но крайне полезным в моих ранних усилиях по изучению предмета. На данном этапе я хотел бы выразить особую благодарность Робину Ганди, Дональду Мичи, и Джанин Олтон, а также другим членам фонда Тьюринга, которые поддерживали меня и изначально помогали сортировать материалы для моего труда. С 1977 года, многие также сыграли жизненно важную роль в судьбе этой книги; но я особо благодарен тем, кто готов был помочь тогда, когда у меня в голове не было ничего, кроме неоформившейся идеи. Необходимо добавить, что использование данной информации, конечно, осуществлялось полностью под грифом моей ответственности; моя интерпретация предоставленного мне материала также является моей собственностью.

Дополненный архив Тьюринга в Королевском колледже, на первый взгляд не очень обширный, действительно лёг в основу произведения в виде документального материала. Вот подтверждение, продиктованное самим Аланом Тьюрингом: он не держал что-либо в форме писем, также не было у него и общей аккумуляции переписки, больше времени тем самым уделяя своему научно-образовательному уровню. Он больше заботился о том, чтобы сохранить как можно больше основных пунктов и маркёров своей интеллектуальной деятельности. Например, он хранил звездный глобус и зубчатые колеса от механизма с зета-функцией, от которых избавились после его смерти. С таким интересом к обучению и развитию, он всё же заботился о своем прошлом.