Владимир Бешанов - Год 1942 — «учебный»
Чтобы ярче высветить роль Верховного Главнокомандующего, некоторых «зазнавшихся» полководцев пришлось «задвинуть» в отдаленные округа или отдать под суд.
Но и самые великие диктаторы не вечны. Не прошло и трех лет после смерти Сталина, как его верный соратник Н.С. Хрущев заявил, что для страны было бы лучше, если бы вождь всех народов переставился лет на пятнадцать раньше (!):
«Если бы Сталин умер к началу второй мировой войны, то есть к 1939 году, то и Великая Отечественная война могла пойти по другому руслу. Страна лучше бы подготовилась к ней. А так он все взял на себя и ошибся… в конце концов мы под руководством Сталина одержали победу, но с чересчур большими жертвами, неимоверными потерями. Без Сталина враг явно был бы разгромлен с меньшими потерями».
Видел бы Иосиф Виссарионович своего «маленького Маркса» в те дни, когда тот вещал с трибуны XX съезда.
Историю надо было переписывать. Естественно, что главным сражением, решившим исход войны, стала Сталинградская битва, а главными ее героями — Хрущев и Еременко. Военачальников, поддержавших нового Генсека в его начинаниях, осыпали наградами и объявили «видными полководцами». Несогласных, вроде маршалов Голованова и Рокоссовского, спровадили на пенсию. В новой редакции войну выиграли, вопреки ошибкам Верховного Главнокомандующего, который в военном деле мало что понимал.
Особой «гибкостью хребта» отличался несгибаемый маршал Жуков. С 1955 года — он ярый борец с «культом личности».
«Вся накопившаяся к Сталину неприязнь, — пишет адмирал Н.Г. Кузнецов, — как распрямляющаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всем поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу… Сталин правильно и вовремя заметил опасные стремления Жукова приписывать все себе».
Позднее, когда Хрущев тоже заметил «опасные стремления» и отправил маршала на заслуженный отдых, Герогий Константинович в своих мемуарах оценил роль Сталина довольно высоко. [605] И то сказать: невелика честь «самому Жукову» быть заместителем у недоумка.
Трогательную историю из тех времен поведал Константин Симонов:
«Жуков говорил о том, что его волновало и воодушевляло тогда, вскоре после XX съезда. Речь шла о восстановлении доброго имени людей, оказавшихся в плену главным образом в первый период войны, во время наших длительных отступлений и огромных по масштабу окружений… Видимо, этот вопрос касался каких-то самых сильных и глубоких струн его души. Наверное, он давно думал об этом и много лет не мог внутренне примириться с тем несправедливым и огульным решением, которое находил этот вопрос раньше. Он с горечью говорил о том, что по английским законам оказавшимся в плену солдатам и офицерам за все время пребывания в плену продолжали начислять положенное жалованье, причем даже с какой-то надбавкой, связанной с тяжестью положения, в котором они находились.
«А что у нас, — сказал он, — у нас Мехлис додумался до того, что выдвинул формулу „Каждый, кто попал в плен, — предатель родины“ и обосновывал ее тем, что каждый советский человек, оказавшийся перед угрозой плена, обязан был покончить жизнь самоубийством, то есть требовал, чтобы ко всем миллионам погибших на войне прибавилось еще несколько миллионов самоубийц. Больше половины этих людей были замучены немдами в плену, умерли от голода и болезней, но, исходя из теории Мехлиса, выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в 41-м или 42-м, не лишили себя жизни».
Не помню уже в точности всех слов Жукова, по смысл их сводился к тому, что позорность формулы Мехлиса — в том недоверии к солдатам и офицерам, которое лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости. [606]
…Жуков сказал, что считает своим долгом военного человека сделать сейчас все, чтобы предусмотреть наиболее полное восстановление справедливости по отношению ко всем, кто заслуживает этого, ничего не забыть, ничего не упустить и восстановить попранное достоинство всех честно воевавших и перенесших потом трагедию плена солдат и офицеров. «Все эти дни думаю об этом и занят этим», — сказал он».
Ох и артист Георгий Константинович! А что его «волновало и воодушевляло» 4 октября 1941 года, когда он собственноручно составил для войск Ленинградского фронта шифрограмму № 4976 следующего содержания:
«Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они тоже будут репрессированы».
До такого не додумался ни Сталин, ни Мехлис. Ради карьеры и очередной звезды Жуков был готов стрелять в кого угодно — в своих и чужих, они атомную бомбу сбросил на свои войска. Этим он Сталину и нравился.
29 июня 1956 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей». Пункт 8 постановления прямо указывал:
«Министерству обороны СССР (т. Жукову): а)пересмотреть в персональном порядке все дела бывших военнопленных…»
Поэтому Жуков, весь «взволнованный», теперь — в первых рядах «реабилитаторов», ночей не спит, «восстанавливает справедливость и попранное достоинство». Никита Сергеевич Хрущев называл таких людей КВД — куда ветер дует.
В брежневскую эпоху осталось лишь кое-что подправить и отлакировать. Например, Сталин ошибался, но все же был выдающимся Верховным Главнокомандующим. Фронтами руководила плеяда выдающихся полководцев, выпестованных Коммунистической партией, которые били «гитлеровских вояк» по всем правилам военного искусства. [607] Наши солдаты, вдохновляемые пламенными политработниками, рвались на амбразуры и под танки, проявляя массовый героизм. Данные об огромных потерях, массовом дезертирстве, сотрудничестве с немцами, приказы № 270 и 275, доклады о работе заградотрядов и использовании штрафных батальонов и т. д. — были надолго похоронены в архивах.
При всех творческих разногласиях и личных амбициях неизменным для всех советских историков, писателей и мемуаристов должен был оставаться основополагающий тезис, выдвинутый Сталиным в речи 9 февраля 1949 года:
«Наша победа означает, прежде всего, что победил наш советский общественный строй (не догадался Александр I объявить Отечественную войну 1812 года победой „феодально-крепостнического строя“. — Авт.)… Война показала, что советский общественный строй является подлинно народным строем, выросшим из недр народа и пользующимся его могучей поддержкой, что советский общественный строй является вполне жизнеспособной и устойчивой формой организации общества… Наша победа означает, во-вторых, что победил наш советский государственный строй».
