Павел Федоров - Генерал Доватор

— Я тебе подарю шашку. Кто больше? Понял? В честном бою за нашу Родину. Выйдешь первым, отдам шашку. От меня не отставай, не горячись, по сторонам поглядывай. Где нужно, я подсоблю. За пулю не ручаюсь, а штыком достать не позволю. В рубке у меня соперник один, командир эскадрона капитан Шевчук.

— Знаю, — улыбнувшись, ответил Кушнарев. Он с Шевчуком вместе учился когда-то в полковой школе.

Вглядываясь вперед, Осипов замолчал. За правым флангом немецкой пехоты показалась приближавшаяся конница.

— Тавлиев разворачивается, — шептал Осипов.

Его полк, скрытый на опушке леса, нацеливался колонне в левый бок. Противник, заметив надвигавшуюся кавалерию, круто повернул к лесу и очутился как раз перед казаками Осипова.

Антон Петрович надвинул глубже на лоб кубанку и звонким коротким взмахом выдернул блеснувший кривой османовский клинок. Покрутив им над головой и оглянувшись, он зычно крикнул:

— Шашки! К бою! — Услышав за собой певучий звук выдернутых шашек и мощный переступ копыт, он, нагнувшись к луке, вкрадчиво шепнул Легенде: «Вперед, Машуха!..»

Кобылица, словно подстегнутая горячим ударом плети, вынесла его на поле. У Кушнарева засвистел в ушах ветер. Его лошадь, распластав корпус, сильными скачками вырвалась вперед. Осипов уже видел черный жгут ее завязанного хвоста и крылато развевающиеся над крупом полы бурки.

Антон Петрович, отведя руку назад, плашмя коснулся бедра коня. Легенда, разгоряченная скачкой, ходко стала сокращать расстояние. Кушнарев, молниеносно взмахивая клинком, уже наносил яростные и страшные по своей силе удары. Много тогда фашистских касок раскатилось по снежному полю…

На улицах Сафонихи толпились конные и пешие, ржали оголодавшие кони, гудели трофейные автомашины. Гуртом гнали многочисленных пленных. Слышались крики женщин, визг ребятишек, порой громкий, отчаянный плач. В окнах изб мелькали белые халаты врачей. С саней сносили бледных, стонавших, а иногда безмолвных, недвижно лежавших бойцов и командиров.

С лопатами на плечах прошли саперы. Позади них улицу пересекали двое носилок. На первых лежал непостижимо длинный человек. Его грузное тело пригибало плечи четверых несших носилки партизан, увешанных гранатами. Это был Савва Голенищев. На вторых носилках, закрытая буркой, лежала Зина. Ее несли отец, Кушнарев, Оксана, комбат Ченцов. За носилками шел Валентин с доктором Козловым.

— Ничего положительного сказать не могу, товарищ политрук, — говорил Козлов. — Повреждение черепа. Нужна немедленная трепанация.

— Доктор! Я вас прошу, доктор, сделайте, что можно!

Валентин заглядывал Козлову в лицо и старался угадать истинные мысли врача, но не мог. Лицо Козлова было невозмутимо спокойно.

— Все сделаю, голубчик, все, что в моих возможностях. Но сначала буду оперировать Голенищева. Это, понимаете, явление поразительное. По своему состоянию он должен был бы давно умереть, а он, говорят, сегодня в немцев гранаты из окна швырял.

— Будете ампутировать? — спросил Валентин с дрожью в голосе.

— Непременно, тотчас же. Обе ноги. Сердце у него отличное. Все будет в порядке.

— Какой же порядок без ног!.. — крикнул Валентин.

— Медицина жестока потому, что она призвана спасти и продлить человеческую жизнь. А вашей жене я постараюсь сделать все возможное. До свидания, голубчик! Туда я вас не пущу. Идите командуйте пушками, а мы будем здесь командовать.

Доватор сидел в здании сельсовета и просматривал документы штаба немецкой дивизии. Тут же находился секретарь райкома партии Михайлов.

Вошел полковник Карпенков.

— Орудий захвачено пятьдесят, станковых пулеметов — семнадцать, ручных — сорок пять, минометов — двадцать восемь, автомашин с грузами…

— Не надо, Андрей Николаевич, — прервал его Доватор. — Я же все видел. Ты мне скажи, какие потери у нас?

— Сведения еще не поступили, товарищ генерал, — ответил Карпенков.

— Раз не знаем, сколько потеряли сами, значит, не сможем определить степень нашего успеха.

Однако Карпенков понял, что генерал доволен исходом сражения. Потери были незначительны, но Доватор во всем любил точность. Не имея под руками сводки о потерях, он категорически отказался подписывать боевые донесения.

— Вместе со штабом пленен командир дивизии противника, полковник. Прикажете доставить?

— Полковник? Пошел он к чертям! Если бы генерал был, тогда другое дело, а то полковник.

В глазах Доватора светятся веселые искорки.

Он и без доклада начальника штаба знал, что у него потерь мало, а успех колоссальный. Рейд принес победу не только корпусу, но и всей армии. Правый фланг армии отбросил противника вдоль центральной магистрали к Волоколамску. Немцы бегут всюду, сотнями теряют танки, тысячами автомашины, десятками тысяч — людей. Вся немецкая техника вязнет в снегах Подмосковья.

Люди готовятся совершать большие и ответственные дела. Комиссар Шубин и политический отдел всюду проводят короткие беседы с бойцами и командирами. Закаленные в боях за Родину люди сотнями вступают в партию, в комсомол; обо всем этом Лев Михайлович говорил секретарю райкома партии Михайлову.

— Весь советский народ поднялся на борьбу с фашистами, — продолжал он. — Вы понимаете, товарищ Михайлов, когда я увидел партизан — а я вижу партизан не впервые, они мне помогали еще в августовском рейде, — у меня восторг в душе поднялся, гордость, за весь народ. А теперь я колочу фашистов в порядке соревнования…

— С кем же вы соревнуетесь, товарищ генерал? — удивленно спросил Михайлов.

— С дочкой своей и с сыном. — Лев Михайлович тепло улыбнулся и, достав из кармана письмо, протянул его Михайлову. — Они взяли обязательство на «отлично» учиться, а я обещал отлично воевать. Вот получил письмо, шлют отметки за первую четверть. Выполняют. Ну, и я не отстаю…

— Должен вам сказать, Лев Михайлович, что у вас дела идут действительно отлично. Как вы так быстро могли продвинуться по нашим лесам и болотам?

— Трудновато пришлось, — согласился Доватор. — Да и впереди на легкую победу не рассчитываю.

Он встал, прошелся до порога комнаты, вернулся обратно и, остановившись против Михайлова, сказал:

— Мы скоро выступаем. Противник бежит и во что бы то ни стало хочет сохранить силы. В лесах бродит много немецких солдат. Нам с ними возиться некогда. Надеюсь, что вы их сами выловите. Все захваченные у немцев трофеи, которые они награбили по деревням, я прошу вас раздать населению. Великое сейчас страдание переносит наш народ, но тем величественнее его слава быть передовым, самым революционным народом мира. Мы, коммунисты, ведем народ по этому славному пути. Великая нам выпала честь.