Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Всего вышло 63 номера. Были попытки издания других журналов, но они, обычно, кончались довольно скоро. С «Современными Записками» могла конкурировать разве только парижская «Воля России». Разумеется, в эти журналы «молодые» поэты попадали сравнительно редко, обычно в специальных номерах, посвященных литературной молодежи вообще. Первые же места занимали старые поэты: Бальмонт, Гиппиус, Ходасевич и др. Больше всего молодым поэтам уделялось место в четверговых номерах большой русской парижской газеты «Последние Новости». Но и туда попасть было трудно. Конечно, все поэты довольно пристально следили друг за другом, проявляя при этом большую ревность. Появились отдельные группировки, в большинстве случаев не по идеологическим признакам, а скорее — по личным. Рядом с Союзом молодых поэтов возникла организация «Перекресток», — так назывался и первый их сборник стихотворений, который был встречен довольно сдержанно, с одной стороны, и восторженно — с другой. Между этими двумя литературными группировками установились враждебные отношения, приведшие к определенному разрыву. В «Перекресток», имевший довольно высоких покровителей среди «мэтров», начали перебегать поэты из Союза, что привело к выходу из Союза некоторых его членов, в том числе Ю.Софиева и И.Кнорринг. Теперь мне кажется, что здесь было проявлено много излишней щепетильности. Поэты Союза по-прежнему собирались в подвале-кабачке около бульвара Сен-Мишель с нарочито-богемной обстановкой. Там происходило чтение стихов, разбор их. Еще до «объявления войны» «Перекрестку» Ирина так характеризовала в то время эти собрания: «В… обстановка создается поганая. Атмосфера «дружеской критики». Раньше, когда «Ля Болле» посещали так называемые «мэтры» и ругали всех, трудно было услышать хоть одно сочувственное слово, уж всегда находили какой-нибудь недостаток и копались в нем. И руготня была ожесточенная, грызлись, как собаки. Теперь другая крайность. Собирается одна «молодежь», друг друга знающая очень близко, и какая-либо отрицательная критика считается чем-то неприличным. Зато слова «прекрасно», «великолепно», «я восхищен», «я не знаю, как выразить свой восторг» — так и сыпятся. Слушать тошно! Сколько раз мне хотелось выступить наперекор всему, да как-то все решимости не хватает (припомним, кстати, ее феноменальную застенчивость. — Н..К.). А жаль! Уж если бы я и наговорила глупостей, так не больше, чем все остальные. Сама там никогда не читаю, я считаю, все-таки, что я уже достигла какого-то «положения», которое избавляет от обязательного чтения в «Ля-Болле». Хотя Ирина почему-то называет это «снобизмом», несомненно, в этом сознании не было самохвальства. Ирина в этот период своей стихотворной жизни прошла уже некоторую критическую школу, стала серьезнее относиться к стихам, как своим, так и чужим. В это время она выступила и как критик с рецензиями на некоторые сборники стихов (между прочим, на «Перекресток» и на сборник Ладинского). К сожалению, газета, где печатались эти ее отзывы, — чикагский «Рассвет» — была изданием мало интеллигентным, весьма провинциальным, которое пробавлялось больше перепечаткой из других изданий, в значительной степени из «Последних Новостей» (кстати сказать, не выплачивая авторам ни гроша, хотя об этом и поднимался вопрос неоднократно). Во всяком случае, Ирина была, безусловно, права, что достигла известного положения среди парижских поэтов — у неё образовалась определенная манера, сложилась своя поэтическая физиономия, которую знали читатели, — среди них было много ее подлинных почитателей. Словом, дело подходило к тому, чтобы оправдать положение Ирины, как поэтессы, появлением сборника ее стихотворений, что было бы проявлением ее поэтической зрелости. И она приступила к подготовке издания сборника своих стихов.

Нужно было, прежде всего, устроить материальную сторону этого дела. Своих денег не было. И вот начались поиски мецената, который согласился бы дать 1000 фр. на это предприятие, в коммерческом отношении совершенно не выгодное. Помню, что одно время у меня была надежда получить эти деньги от Н.К.Рериха, с которым у меня были некоторые связи через знакомых. Рерих принципиально обещал, но в Париж он наезжал сравнительно редко, видеть его лично мне не удалось, словом, надежда на него рухнула. Но мы не отчаялись и начали копить деньги. Юрий сделал копилку из какой-то коробки, в дырочку которой можно было бросать деньги. Копилка имела успех. Обычно туда опускалась мелочь, но попадали и крупные бумажки. Через несколько месяцев ее вскрыли, и в ней оказалось несколько сот франков.

Торжественно отнесли эти деньги в издательство «Москва», магазин которого (фирма Н.Карбасникова и Бреннера) находился недалеко от нашего отеля. Копилка, которую тоже захватили с собой, произвела большое впечатление на Бреннера, заведовавшего магазином, — он и оказался издателем книги Ирины. Он предложил очень выгодные условия: внести 800 франков, а остальные в долгосрочный кредит — по мере распродажи. Книга в 4 печ. листа в 300 экземпляров, причем 50 нумерованных на люксовой бумаге. Цена — 5 фр. и 25 фр.

Начались дни веселые, возбужденные, с подбором текста и т. д. Очень удачную обложку сделал художник Гладков (этот тип обложки остался и для других книг Ирины). Бумагу пришлось купить нам самим, причем нумерованные экземпляры были напечатаны на меловой бумаге. 12 марта 1931 г. рукопись была сдана в печать, и через месяц первые 15 экземпляров были у автора. Книжка была издана очень изящно и по внешности производила прекрасное впечатление. Ирина назвала этот первый свой сборник «Стихи о себе». Это очень удачное название соответствовало существу сборника. Вообще, по общему признанию, Ирина очень удачно подбирала названия для сборников своих стихов.

Выход из печати книги, да еще первой, конечно, для автора является праздником. И у Ирины это был незабываемый праздник.

Первая книжка стихов — это вроде как «аттестат поэтической зрелости» — по крайней мере, так это понималось в «русском Париже» того времени. Красивая по внешности, книга «Стихи о себе» стала красоваться в витринах книжных магазинов. Она рассылалась с соответствующими надписями друзьям и, конечно, влиятельным в литературном мире людям, рецензии которых ожидались с гнетущим нетерпением. В данном случае от рецензентов (а таковыми в первую очередь были Адамович и Ходасевич) зависела в значительной степени судьба и книжки и поэта. Правда, в отношении парижских молодых поэтов значение этих рецензий несколько ослаблялось, потому что мнения «мэтров» о молодых поэтах были более-менее известны по критическим выступлениям на собраниях и по рецензиям на сборники. В данном случае от рецензента ожидалась более точная формулировка его взглядов: книга стихов — это не случайно прочитанное стихотворение в Ля Болле, а в значительной степени положительное явление литературы. Вскоре в «Последних Новостях» появился отзыв Адамовича в ряде отзывов о вышедших книгах вообще (ждать отдельной статьи было, конечно, немыслимо). Адамович начал с того, что признал в Ирине Кнорринг «несомненный поэтический дар». От более подробного разбора он воздержался и не подчеркнул их характерную музыкальность и «доходчивость» до читателя. Помнится, в этой рецензии повторялось мнение, становящееся господствующим среди литераторов, о духовном родстве поэзии Ирины с Ахматовой. Кажется, об этом намекал и Ходасевич. Но Ирина, привыкшая к строгому (и часто несправедливому) отношению к себе, была «в конце концов, довольна, хотя мог бы и меньше язвить» — заметила она в дневнике. В общем, сборник имел несомненный успех, отзывы в большинстве случаев — печатные и устные — были благоприятны, и положение Ирины, как поэтессы, ее известность упрочились в русских зарубежных кругах. Как всё, вышедшее в эмиграции, до родины ее книжка не дошла. В одном из номеров «Красной Газеты» (21.V.1928) в статье Гайна Адовца среди обзора стихов зарубежных поэтов было приведено несколько строк из стихотворения Ирины, напечатанных в «Последних Новостях».